Что делать, если не везет? Многие из вас усмехнутся и скажут, что нужно просто немного подождать, ведь за черной полосой обязательно следует белая. А что делать, если эта белая полоса даже отдаленно не маячит на горизонте и вся ваша жизнь напоминает сплошной беспросветный фарс? Да все просто. Если все вокруг плохо-плохо, удача вечно поворачивается к вам отнюдь не лицом, а тем местом, что находится чуть пониже спины, и принцы на белых конях ломятся от вас, как от чумной — не...
Когда по утрам смотрю на забрызганное зубной пастой зеркало, все думаю: нет, ну не козел? Вот объясните мне, зачем скалиться в зеркало, когда чистишь зубы? Они же чище от этого не станут.
...легкая придурковатость
делает человека почти неуязвимым.
Венера - не Венера, но что-то венерическое во мне есть.
— Вот глупая, — зашептала чертобаба. — Говорю же тебе: путь к сердцу демона лежит через желудок. Ест — значит любит.
— Господи, — опешила я. — Это что ж, вас, бесов, как дворняг сосиской приманить можно?
Потому что вместо того, чтобы пуститься в блуд, Соломонович полночи будет долбиться выпирающими частями тела (лбом и грудью, а не тем, о чем вы подумали) в закрытую дверь Леонидовны, которая, в отличие от простофили Люциевича, со всех сторон положительная и морально устойчивая.
— Слушайте, да вы самая наглая девица, какую я когда-либо встречал.
— Папа говорит, что наглость — второе счастье. Так что можете за себя порадоваться. Все это счастье досталось вам.
— Ну как же, Антон Люциевич, борщ — это приворотное зелье необратимого действия. Травить им мужика имеет право только законная супруга. И что интересно. Заметьте. У жертв со временем начинается абсолютное привыкание. Поэтому они каждые выходные прутся на рынок, дабы купить свежих ингредиентов для новой отравы. Тьфу. Зелья. Борща, в смысле.
Проигнорировав очередное возмущение явно перевозбужденного Люциевича, пытающегося мне что-то втереть про субординацию и деловую этику, я молча заварила ему чай, а потом, достав из мини-холодильника шефа свои припрятанные там бутерброды, поставила их перед ним на блюдечке.
— Что это? — предательски сглотнул босс, отчаянно пытаясь сохранять суровость на своей холеной морде.
Ну вот. Это другое дело. А то завелся — субординация, этика, я тут начальник. Да в простонародье этот задвиг очень просто объясняется: голодный мужик — злой мужик.
— Умница, дочка. Дай я тебя расцелую.
— Спокойно, мамо. Не будем вступать в интимную близость с моим мозгом. Он и так из-за вас весь в засосах.
Финансовый отдел обнаружился сразу через пару метров. Пройдя через стеклянные двери, я очутилась внутри довольно уютного кабинета под довольно неуютным прицелом восьми пар женских глаз. Знаете, как чувствует себя змея, оказавшись перед семейством сурикатов? Да, да — то самое чувство, когда пушистые и невероятно очаровательные с виду создания разглядывают тебя исключительно в качестве трапезы.
— А чеснок мне вомперы в обмен на кровяную колбасу поставляют. У них общага в аккурат на границе с Раем находится. Они по утрам зубы томатной пастой красят и херувимам жуткие рожи корчат, а те в них с перепуга связками чеснока бросаются.
— А она что?
— А она… — Семен выдержал долгую паузу, вероятно, чтобы я прочувствовала всю торжественности момента. — Стерва, — гордо изрек он. — Поправила Владыке подушки, допытала его борщом, а потом повернулась к Пресветлому и нагло так ему заявила, что по законам Божьим она несет ответственность за того, кого прикормила, и теперь, как порядочная женщина, обязана на нем жениться.
— Смерть Семен Семенович, — протянул мне руку дядька, и кому-то, то есть мне, сразу стало по-японски плохо. В смысле, херовато.
— У вас аптечка в салоне есть? — с очень умным видом спросила сильно злая Гея Андреевна.
— Нет, — поднапрягся баранкокрутитель. — А вам что, плохо?
— Плохо сейчас будет вам, — злорадно ухмыльнулась я, помянув свою счастливую звезду, обещавшую наглому мужику полную, ну ту, которая начинается на две первых буквы от ее названия. — У вас аварии были?
— Нет, — опешил маршрутчик.
— Будут, — добила я дядьку.
— А вы, веселящийся очаровательный демон, с какого факультета?
Уже определился бы с формулировочкой, а то сначала ангел, потом демон. И как-то мне его непоследовательность сильно не понравилась. Попыталась выдрать у него свою туфлю, но он, злобно прищурившись, прижал ее к впалой груди и ехидненько так опять спросил:
— Так с какого факультета?
Ржать вокруг все почему-то перестали, и даже куча принцев под деканом как-то разом прекратила жужжать и изображать разворошенное осиное гнездо.
— Экономического, — испуганно проблеяла я.
— За-ме-ча-тель-но, — как-то сильно подозрительно обрадовался он. — У вас оценки плохие были?
— Не-а, — а это он вообще, к чему спросил?
— Будут, — добил меня гражданин преподаватель откровенно хамоватой наружности.
Невезучая. Кратко, емко и одним словом. Это про меня.
Если где-то глубоко под снегом будет зарыта собачья какашка, то ее обязательно найдет мой чистый ботинок. Мама так и говорит мне все время:
— Вечно ты, дочка, куда-то вступаешь, то в "Орифлейм", то в гуано.
— Ножку поднимите, — томно вздохнула я.
— Чего? — замкнуло босса.
— Не чего, а столика.
— С какого Толика? — тупо моргнул он.
— Да не с Толика. Ножку поднимите.
— Вашу или свою? — вытаращился на меня сильно тугодогоняемый Люциевич.
— Вы что — собака, чтобы ножку поднимать? — начиная звереть, фыркнула я.
— Вы что здесь делаете? — высоко заломив черную бровь, почти угрожающе поинтересовался Антон Люциевич.
Хотела сказать: "Трамвая жду". Нет, ну а чего? Идиотский вопрос и такой же идиотский ответ:
— Лежу, — а чего, ему можно спрашивать, а мне нельзя ответить?
— Зачем? — раздраженно гаркнул упырь.
— Веду активную половую жизнь, — миленько улыбнулась я, потому как легкая придурковатость делает человека почти неуязвимым.
туфельки я, как порядочная Золушка, потеряла где-то на взлете. Обе сразу. Так сказать, чтобы всем претендентам на мою пятую точку хватило.
А чего мелочиться? Два принца всегда лучше, чем один.
В десятом классе родители, желая, дабы у меня улыбка соответствовала подаренному ими с рождения статусу богини, поставили мне брекеты. И надо же было случиться такому недоразумению, что моему горе-кавалеру, Валерке из 10-Б, их поставили тоже. И вот, когда настал эпический момент кульминации, так сказать, наших с ним коридорно-заугольных отношений, и Валерка, зажав, меня на переменке под лестницей, ведущей на второй этаж, попытался воплотить в жизнь мои самые несмелые девичьи фантазии, его брекеты вдруг воспылали нешуточной страстью к железякам, находившимся на моих зубах.
Они любили друг друга долго и нежно. Брекеты, в смысле. Потому что мы с Валеркой, тщетно пытаясь отцепить их на протяжении целого урока, к следующей перемене начали друг друга тихо ненавидеть. Через два часа жалких потуг с моей стороны и отборных матов со стороны Валерки, мы выползли из-под лестницы, навечно войдя в анналы истории нашей школы как "целующиеся терминаторы".
Мама с папой мне всегда говорили, что если что-то делаешь, то надо делать это хорошо и обязательно до конца, поэтому мозг я выношу качественно и до победных конвульсий.