Рассказ
История о человеке, который по долгу службы побывал во всех частях света, ведь его работа — поиск жен в гаремы султанов.
К-о-о-ю! М-о-о-ю! О-о-ю-ю! Э-э-э… — этот причудливый крик, служащий у аборигенов Австралии сигналом к сбору, прозвучал около двух часов ночи на восточном побережье материка. Как раз в это время транспортное судно «Геро», не устояв под натиском штормовых волн, бросивших его на коралловые рифы, потерпело крушение недалеко от мыса Палмерстон. Туземцы, которым гибель корабля несет поживу, уже зажгли множество огней, чтобы известить сородичей о неожиданном подарке, который подбросил им добрый...
Почти в самом центре Африки, на экваторе под тридцатым градусом восточной долготы, берет начало один из истоков Нила — Сомерсет, впадающий в озеро Альберта, чьи воды низвергаются чуть ли не с пятидесятиметровой высоты каскадом Мерчисон. По берегам стремительной реки обитает некое африканское племя. Его-то мы и предлагаем вам почтить своим вниманием, дабы убедиться, что даже столь высокое искусство, как театр, не чуждо самым отсталым народам.
В узкой теснине, где едва могла поместиться одна пушка, валялись обломки нескольких орудий. Канониры почерневшими от копоти лицами походили на дьяволов, вышедших из преисподней. Командовал в этом аду капитан Коултер. Его задачей было выбить неприятеля из дома...
Рядовой Картер Дрюз лежал в дозоре. Заметив всадника на гигантском утесе, Дрюз был вынужден выстрелить. Ведь нельзя раскрывать расположение войск…
Будучи страстным охотником, инженер Мариус, преследуя пуму, слишком далеко отъехал от железнодорожной бригады и был захвачен индейцами.
Находясь уже как год в плену, он окончательно понимает — помощи ждать неоткуда. Мариус не теряет надежды и сам готовится к побегу...
Книга "Первые эполеты" Луи Буссенара — это захватывающий роман, рассказывающий о первых шагах юного героя на пути к военной славе и чести. Главный герой — молодой офицер, только что получивший свои первые эполеты и вступающий в мир военной службы. Рассказ погружает читателя в атмосферу армейской жизни, где главному герою предстоит столкнуться с первыми испытаниями, проявить смелость, честь и верность долгу. Буссенар мастерски передает дух времени и трудности, с которыми сталкиваются молодые...
Раджа Раокобар, объявив по всей Индии священную войну неверным, отправляет в поместье английского генерал-резидента своих головорезов. При разграблении дома они находят необычную вазу, о которой тут же спешат доложить своему господину...
Мы были знакомы с Тайроту чуть больше недели, но уже могли считаться добрыми друзьями. Достойнейший из краснокожих просто преклонялся перед «пиэ» — белым доктором. Я же с самого начала поддерживал эту дружбу испытанным на экваторе способом, а именно: одаривал его мелкими безделушками. Перламутровые ожерелья, стеклянные украшения, ножи за тринадцать су, куски материи — таковы были немаловажные элементы нашего товарищества. И так как я не только щедро одаривал индейца, но и позволял ему наливать...
Было еще только одиннадцать часов утра, а раскаленный душный воздух уже навис над территорией, где возвышались лишь хижины, приспособленные под продовольственные склады и жилье для рабочих.
Широкополая шляпа не спасала меня от обжигающих лучей солнца. При каждом движении я все больше обливался потом. Впечатление такое, будто попал в стекловарильный цех. И самое странное, что этот дьявол Казальс оставался, как всегда, бодр, свеж, чувствуя себя в нестерпимом пекле как саламандра...
После длительного перерыва я вновь очутился на Марони, широкой реке, что трехкилометровым многоводным потоком течет между Гвианой Французской и Голландской.
Уже много часов мы плыли на пироге вниз по реке. Позади остался последний водопад Гермина, естественной плотиной преграждающий стремительные воды Марони.
Через два дня я надеялся прибыть в Сен-Лоран, одну из французских исправительных колоний...
28 октября 1854 года, месяца, который индейцы называют на своем языке Бинихамоквизис, то есть месяцем Перелетной Дичи, около 6 часов вечера небольшая кавалькада ехала по песчаному берегу большой реки, которая, прорезавши льяно во всю его длину, впадает в Амазонку.
Эта кавалькада состояла только из трех всадников.
Во время моего двадцатилетнего путешествия по Америке (хотя некоторые из моих собратьев уверяют, что мои странствования не простирались из Парижа далее Сен-Клу, с одной стороны, и Вири-Шатильон, с другой), я почти постоянно жил с индейцами, пуэльчесами, команчами, сиу и апачами, которые, должен признаться, пренебрегают всем, что относится к искусству.
В связи с этим я вспомнил одно происшествие, о котором расскажу здесь...
В мае месяце 1840 года дела мои вынудили меня немедленно выехать из Вальпараисо, где я прожил уже несколько месяцев, и поспешить в Лиму... Мне чрезвычайно трудно было найти проводника; не потому, чтобы их не было в Калао; их в нем было свободных до двадцати пяти или тридцати. Но в народе распространились зловещие слухи. На дороге, говорили они, орудовала шайка отважных сальтеадоров, которые грабили и беспощадно убивали всех неосторожных путешественников, которые отваживались одиноко ехать в...
«Настоящий рассказ наш относится к 1645 году. В это время сидел на польском престоле король Владислав IV, которому представлялась некогда возможность царствовать на Москве. Королю Владиславу было в эту пору около пятидесяти лет. Давно была ему пора жениться, – и он, наконец, после разных соображений, решился предложить свою руку принцессе Марии-Людовике Мантуанской, жившей при дворе регентши Франции, Анны Австрийской, матери малолетнего короля Людовика XIV…»
«Три раза опрашивал примас шляхту и три раза она повторяла имя Станислава Понятовского. Избрание нового короля было исполнено стародавним порядком. Тогда примас, на другой день, объявил на поле государем Польши и Литвы Станислава Понятовского и, став на колени, запел под открытым небом: „Te Deum“. Звук труб и гром литавр возвестили, что наступило новое царствование…»
«Кася была девушка лет восемнадцати; прямоте и стройности её стана могли позавидовать любые красавицы Варшавы и Кракова; густая, крепко заплетённая коса высоким бугорком поднималась над тёмными волосами; на смуглом лице Каси пробивался яркий румянец, на щеках её были ямочки, а глазки блестели, как блестят два огонька в бессарабской степи, когда их разведут там в тёмную осеннюю ночь кочевые цыгане около своего табора...»
Патагонцы захватили в плен меня и двух товарищей, вышедших со мной на берег, чтобы поохотиться в окрестностях мыса Горн. К довершению несчастья я мог видеть, с довольно возвышенного утеса, отъезд китоловного судна, на котором я приехал из Гавра в качестве гарпунщика; после бесполезных поисков за ними оно наконец решилось поднять паруса и поскорее удалиться от этих негостеприимных берегов, где было принуждено покинуть трех человек из своего экипажа. С невыразимой грустью и обливаясь слезами...
Польский бал (A Tale of the Polish Ball).
Этот очерк опубликован в журнале "Панч" в июне 1848 года.
В одном городе (нет нужды, где именно) издавалась две местные газеты (нет нужды, когда именно). Газета «Flying Post» издавалась давно и имела вид респектабельный, она была органом фанатизма и ториев; газета «Examiner» отличалась остроумием и положительностью суждений; она была новая газета и пользовалась покровительством демократов…
Светская львица из-за финансовых проблем вынуждена поселиться в старом замке в провинции. Здесь приход возглавляет романтического вида аббат. История их взаимоотношений подается через письма, в которых каждый излагает свою точку зрения.
Житель городка Русильона господин Пейрорад откопал в своём саду медную античную статую, которую местные жители немедленно прозвали идолом. Статуя представляла собой прекрасную женщину с необычайно злым выражением лица. Общее мнение было таково, что находка дьявольской статуи не принесёт добра.
И действительно, с самого начала всех, кто имел дело с идолом, преследовали несчастья.
«Ангел последней минуты, которого мы так ошибочно называем смертью, есть самый нужный и самый лучший из ангелов. При виде полей брани, обагренных кровью и слезами… ангел последней минуты чувствует себя глубоко тронутым, и его глаза орошаются слезами: «Ах, — говорит он, — я хотел бы умереть хоть раз смертью человеческою…»