Цитаты

... Каждый англичанин всегда скрывает одно - свою любовь.

Убийство Роджера Экройда

Агата Кристи

В обоих романах великому сыщику Эркюлю Пуаро придется мобилизовать все свои мыслительные способности, чтобы распутать сложнейшие дела. Развязка романа «Убийство Роджера Экройда» считается одной из самых неожиданных в истории мировой детективной литературы. А в романе «Большая Четверка» сыщику предстоит заняться совсем необычным для себя делом – раскрыть заговор «мировой закулисы».

Не вредно иногда прибегать к услугам серых клеточек.

Убийство Роджера Экройда

Агата Кристи

В обоих романах великому сыщику Эркюлю Пуаро придется мобилизовать все свои мыслительные способности, чтобы распутать сложнейшие дела. Развязка романа «Убийство Роджера Экройда» считается одной из самых неожиданных в истории мировой детективной литературы. А в романе «Большая Четверка» сыщику предстоит заняться совсем необычным для себя делом – раскрыть заговор «мировой закулисы».

Слова, если только умело ими пользоваться, позволяют успешно скрывать голое безобразие поступков.

Убийство Роджера Экройда

Агата Кристи

В обоих романах великому сыщику Эркюлю Пуаро придется мобилизовать все свои мыслительные способности, чтобы распутать сложнейшие дела. Развязка романа «Убийство Роджера Экройда» считается одной из самых неожиданных в истории мировой детективной литературы. А в романе «Большая Четверка» сыщику предстоит заняться совсем необычным для себя делом – раскрыть заговор «мировой закулисы».

Все можно сделать простым, если аккуратно расположить факты.

Убийство Роджера Экройда

Агата Кристи

В обоих романах великому сыщику Эркюлю Пуаро придется мобилизовать все свои мыслительные способности, чтобы распутать сложнейшие дела. Развязка романа «Убийство Роджера Экройда» считается одной из самых неожиданных в истории мировой детективной литературы. А в романе «Большая Четверка» сыщику предстоит заняться совсем необычным для себя делом – раскрыть заговор «мировой закулисы».

— Вам нужно в уборную? — любезно спросил Швейка вахмистр. — Уж не кроется ли в этом что-нибудь большее?
— Совершенно верно. Мне нужно «по-большому», господин вахмистр, — ответил Швейк.

— Как вы думаете, Швейк, война еще долго протянется?— Пятнадцать лет, — ответил Швейк. — Дело ясное. Ведь раз уже была Тридцатилетняя война, теперь мы наполовину умнее, а тридцать поделить на два — пятнадцать.

Без жульничества тоже нельзя. Если бы все люди заботились только о благополучии других, то еще скорее передрались бы между собой.

— Если хотите броситься из окна, — сказал Швейк, — так идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не советовал, потому что вы упадете в сад прямо на розы, поломаете все кусты, и за это вам же придется платить. А из того окна вы прекрасно слетите на тротуар и, если повезет, сломаете себе шею. Если же не повезет, то вы переломаете себе только ребра, руки и ноги и вам придется платить за лечение в больнице.

"Я думаю, что на все надо смотреть беспристрастно. Каждый может ошибиться, а если о чем-нибудь очень долго размышлять, уж наверняка ошибешься."

Не всем же быть умными. В виде исключения должны быть также и глупые, потому что если бы все были умными, то на свете было бы столько ума, что от этого каждый второй человек стал бы совершеннейшим идиотом.

Куда приятнее чистить на кухне картошку, скатывать кнедлики и возиться с мясом, чем под ураганным огнем противника, наложив полные подштанники, орать: "Einzelnabfallen! Bajonett auf!" (Один за другим! Примкнуть штыки! (нем.))

- Короче говоря, - сказал Швейк,- ваше дело дрянь, но терять надежды не следует,- как говорил цыган Янечек в Пльзени, когда в тысяча восемьсот семьдесят девятом году его приговорили к повешению за убийство двух человек с целью грабежа...

Правильно было когда-то сказано, что хорошо воспитанный человек может читать все. Осуждать то, что естественно, могут лишь люди духовно бесстыдные, изощренные похабники, которые, придерживаясь гнусной лжеморали, не смотрят на содержание, а с гневом набрасываются на отдельные слова.<...> Люди, которых коробит от сильных выражений, просто трусы, пугающиеся настоящей жизни, и такие слабые люди наносят наибольший вред культуре и общественной морали. Они хотели бы превратить весь народ в сентиментальных людишек, онанистов псевдокультуры типа святого Алоиса. Монах Евстахий в своей книге рассказывает, что когда святой Алоис услышал, как один человек с шумом выпустил газы, он ударился в слезы и только молитва его успокоила.

"Я человек весьма терпимый, могу выслушать и чужие мнения."

Когда Швейка заперли в одну из бесчисленных камер в первом
этаже, он нашел там общество из шести человек. Пятеро сидели
вокруг стола, а в углу на койке, как бы сторонясь всех, сидел
шестой - мужчина средних лет. Швейк начал расспрашивать одного
за другим, за что кого посадили. От всех пяти, сидевших за
столом, он получил почти один и тот же ответ.
- Из-за Сараева.
- Из-за Фердинанда.
- Из-за убийства эрцгерцога.
- За Фердинанда.
- За то, что в Сараеве прикончили эрцгерцога.
Шестой, - он всех сторонился, - заявил, что не желает
иметь с этими пятью ничего общего, чтобы на него не пало
подозрения, - он сидит тут всего лишь за попытку убийства
голицкого мельника с целью грабежа.

Военно-юридический аппарат был великолепен. Такой судебный аппарат есть у каждого государства, стоящего перед общим политическим, экономическим и моральным крахом.

Пусть было, как было, — ведь как-нибудь да было! Никогда так не было, чтобы никак не было.

хорошо воспитанный человек может читать все

Беда, когда человек вдруг примется философствовать — это всегда пахнет белой горячкой.

В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте короли били друг друга своими подданными.

Не представляю себе, - произнес Швейк, - чтобы
невинного осудили на десять лет. Правда, однажды невинного
приговорили к пяти годам - такое я слышал, но на десять - это
уж, пожалуй, многовато!

— Наше дело дрянь, — начал он слова утешения.

В сумасшедшем доме каждый мог говорить все, что взбредет ему в голову, словно в парламенте.

Солдаты!.. Любой бык счастливее нас с вами. Его убивают на бойне сразу и не гоняют перед этим на полевые учения и на стрельбище

Ах, если бы ты знал, как жадно я ищу хорошее во всем, что ты говоришь и делаешь, как бы ты меня ни огорчал...

Неизвестный Кафка

Франц Кафка

Том из наследия Франца Кафки содержит записные тетради писателя, запись его выступления, письма. В записных тетрадях («Тетради ин-октаво») помимо дневниковых подневных записей содержатся отрывки из задуманных рассказов, афоризмы, фантастические сценки, пейзажи и пр. Эти записи дают возможность в очередной раз заглянуть в мир, созданный великим пражанином. В серии небольших текстов особенности кафкианского мира проступают не менее выразительно, чем в романах и новеллах. В Приложении помещены...