Никто не хочет страдать, если страданий можно избежать. Каждый человек мечтает, в сущности, об одном и том же.
Мне иногда кажется, что единственное , о чем стоит говорить, - это то, о чем люди говорить не хотят ни под каким видом.
Общие страдания гарантий тесной дружбы не создают.
Под кожей мы все одинаковы.
Как это типично для мужчин: они настолько одержимы собственными идеями, что не замечают человеческих страданий прямо у себя под носом.
— Вот реинкарнация – это прикольно, – сказал он, пытаясь сдерживать возбуждение. – Шона – ну, подруга моя – считает, что это – полная чухня, но по-моему, что-то в этом есть. У каждого же душа, типа, а душу не уничтожишь. Ну и должны же тебе по справедливости дать еще один шанс – может, у тебя по новой лучше выйдет. – Он громко и напоказ расхохотался, словно призывая поддержать его. – Кто знает, а? Может, я после смерти стану телкой или даже зверюшкой какой!
Если у собаки вожак – рохля, то собака чувствует себя несчастной. И начинает жевать ковер, мочиться на диван, тащить еду со стола – точно как избалованный ребенок. Плохих собак не бывает. Бывают только безголовые хозяева.
Что же касается хот-дога… было как-то странно потратить столько сил и времени на спасение одной собаки, чтобы через несколько дней съесть другую.
Быть уродом - изнурительное занятие.
— Бессмертие. Дети – ведь это бессмертие, врубаетесь? Бесконечное продолжение рода, врубаетесь? Я на всю эту брехню о жизни после смерти не прикалываюсь.
- Жизнь - это дерьмо. Согласны? - Не знаю, - вздохнула Иссерли. - Этот мир так прекрасен.
Никто не идет навстречу страданиям, которых можно избежать.
Избыток свободы приводил к тому, что рано или поздно ее начинали посещать мрачные мысли. И спасала от этого только работа.
А Иссерли? Что станет с Иссерли?
Атомы, из которых она состоит, смешаются с кислородом и азотом воздуха. Ее не закопают в землю, как обычно: если хорошенько вдуматься, в результате она станет частью неба. Ее невидимые останки со временем перемешаются с атомами этого чудесного мира. В каждой снежинке будет жить частичка Иссерли, а упав на землю, она будет вновь возвращаться на небо с водяными парами. В дождь часть ее будет жить в сияющей всеми цветами спектра дуге, которая иногда соединяет поверхность моря с берегом. Вместе с туманом она будет укутывать поля, но сквозь нее при этом по-прежнему будут видны звезды. Она будет жить вечно.
Мужчины! Кабинетные герои — почти все они, — а делать грязную работу посылают женщин.
Смешно, конечно, — отчасти — получить такую рекомендацию от бездушной машины, но зато ее и исполнить легче. Прислушиваться к советам таких же людей, как она сама, Иссерли никогда не умела.
Просто вот он, а вот она. Как это там называется… веление инстинкта, верно? Закон гребаных джунглей.
Двое людей — сильный и слабый — уже колония...
Иногда хочется быть особенной. Но иногда ты готова пожертвовать всем <...>, чтобы стать такой же, как все.
Женщине нужен мужчина в доме, иначе всё начинает разваливаться.
Чего молодежь ждет от общения со стариками? Того же, чего с аналогичной легкой снисходительностью ждут от нее старики: почти полного отсутсвия здравого ума; и те, и другие считают, что будут не поняты, что слова их пройдут мимо собеседников (и не столько над головй, сколько между ног).
Арчи Джонс попытался покончить с собой из-за того, что его жена Офелия -- итальянка с фиалковыми глазами и небольшими усиками -- недавно с ним развелась. Он провел утро нового года, присосавшись к шлангу пылесоса, вовсе не потому, что ее любил. А потому, что прожил с ней так долго, не любя ее. Арчи женился, как будто купил пару туфель, принес их домой, и тут оказалось, что они не подходят. Ради соблюдения приличий он смирился. Прошло тридцать лет. И вдруг, совершенно неожиданно, туфли встали и ушли из дома. Она его бросила. Через тридцать лет.
— Мне кажется, — наконец сказал Маджид, когда луну стало видно лучше, чем солнце, — что ты пыталась любить мужчину так, будто он остров, а ты потерпевший кораблекрушение и можешь считать эту землю своей.
Она носила две пары трусов, как те осторожные люди, которые постоянно боятся стать жертвой ДТП. Когда Айри спросила, зачем она так делает, та смущенно объяснила, что, как только появятся первые знаки пришествия Господа (гром, рев, жуткий грохот), она тут же сбросит грязные и наденет чистые, чтобы предстать перед Иисусом свежей и ароматной, готовой воссесть с ним на небесах. В коридоре у нее всегда стояла банка черной краски, чтобы намалевать на дверях соседей знак Зверя и избавить Бога от лишней работы — зачем ему самому трудиться и отделять зерна от плевел.
Жизнь — это огромный рюкзак, такой тяжёлый, что легче бросить его на обочине и уйти в темноту, пусть даже оставив всё необходимое, чем тащить с собой.