— А знаете ли вы, — продолжал он, — каким осторожным сделала меня любовь? Вот, видите мои руки? Меж ними соткана тончайшая паутина. Из самых заветных желаний. А в самой середине — паучок, цвета рубина. Этот паучок — вы. И вот я беру вас — нежно, осторожно, и никаких банок! — так что вы даже ничего и не заметите.
— А разве книги не долговечны?
— Ну да, пока есть слова. А фотография обходится без слов, ей слова не нужны. Фотография вызовет те же эмоции и у англичанина, и у француза, и у дикаря. Она всех нас переживет и будет волновать даже наших правнуков. Это вещь вне истории.
Мы дома обычно смеялись над теми, кто ложился спать раньше полуночи.
...человек ведь что хочет увидеть, то и видит.
Посмотрите на небо, Мод. Какая противная синева! Не подходит по цвету к моим перчаткам. Вот она, природа. Никакого чувства моды. Небо над Лондоном все же знает приличия: всегда тускло-серое, как стены в ателье.
Ну скажите мне - конечно, если вы только знаете - есть ли на свете институт, более погрязший в извращённых видах разврата, чем Римско-католическая церковь.
Не стоит недооценивать тщеславие писателя, особенно писателя посредственного.
В каждом лабиринте есть свой Минотавр.
Вам виднее, как лучше разбазаривать время и деньги. Я же останусь дома и почитаю, ибо жизнь коротка.
Правда — это то, что причиняет боль.
Мне не нравятся телефоны. Я люблю видеть лицо человека, с которым разговариваю, и чтобы он видел мое.
—Что-нибудь выпьете? Рюмочку цианистого калия?
— Интеллектуал — это, как правило, персонаж, который как раз не отличается высоким интеллектом, — изрёк Корелли. — Он присваивает себе подобное определение, компенсируя слабость природных способностей, которую подсознательно ощущает. Это старо как мир и так же верно: скажи мне, чем ты похваляешься, и я скажу, чего у тебя нет.
Зависть – это религия серости. Она бодрит посредственные личности, прислушивается к снедающим их страстям и в итоге разлагает душу. Зависть нашептывает оправдания собственному убожеству и алчности, приравнивая их чуть ли не к добродетелям. Зависть внушает уверенность, будто небесные врата открыты лишь для неудачников, кто не оставил по себе достойного следа, ибо растратил жизнь на неприглядные попытки унизить других, отвергнуть и по возможности уничтожить более одаренных соплеменников по той единственной причине, что они таковы, как есть.
- С кем вы разговариваете? - Ни с кем. Это монолог. прерогатива пьяного.
Я никогда не был религиозным человеком. Вместо того, чтобы верить или не верить, я сомневаюсь. Сомнение - вот моя религия.
Человек в результате становится таким, каким его представляют те, кто ему небезразличен.
Когда человек получает то, чего желает больше всего, обычно повторяется история, которая всегда происходите цветами: взяв в руки букет, вы не знаете, куда его пристроить.
— Как правило, чем талантливее человек, тем сильнее он сомневается в своей одарённости, — заметил я, — и наоборот.
Это старо как мир, и так же верно: скажи мне, чем ты похваляешься, и я скажу тебе, чего у тебя нет.
Поэзию пишут слезами, романы - кровью, а историю - вилами по воде.
- Знаете, что самое лучшее в разбитых сердцах?...То, что разбить сердце можно только один раз. потом на нем остаются лишь царапины.
Я обнаружил, что семнадцатилетние девушки обладают неистощимым словарным запасом и каждые двадцать секунд мозг посылает сигналы им воспользоваться.
Молчание творит чудеса — даже законченный осел целую минуту будет выглядеть мудрецом.
- У вас больной вид, - вынес вердикт он. - Отравление. - Чем? - Реальностью.