"У него имеется целый список набранных про запас слов и фраз, расхожих и темных, ждущих, когда для них отыщется место. Вот, скажем, "полымя": он ещё поместит "полымя" в эпиграмму, тайная история которой будет сводиться к тому, что её создали как оправу для одного-единственного слова - подобно броши, которую создают, чтобы оправить один -единственный драгоценный камень".
"Однако, если он намерен заняться прозой, надо идти до конца и стать джеймсианцем. Генри Джеймс - вот пример писателя, вознёсшегося над всем национальным. По сути дела, далеко не всегда ясно, где происходит то, что он описывает, - в Лондоне, в Париже, в Нью-Йорке, - так высоко воспаряет Джеймс над механикой обыденной жизни. Его персонажам не приходится платить за жильё, они явно не имеют нужды держаться за работу, все, что им требуется, - это вести сверхъестественные по утонченности разговоры, в которых власть переходит от одного собеседника к другому шажками настолько мелкими, что они почти неуловимы, приметны лишь для хорошо натренированного взгляда. Когда же шажков набирается достаточное число, выясняется вдруг, что распределение власти между персонажами рассказа изменилось (voula!) необратимо. И все: задачу свою рассказ выполнил, можно ставить точку".
Не к тому ли и сводится взросление: ты перерастаешь томление, страсть, все порывы твоей души?
По-видимому, между поэзией и прозой существуют и еще кое-какие различия. В стихах действие может протекать везде и нигде: совершенно не важно, где живут одинокие жены ловцов - в Калкбае, Португалии или Мэне. А вот проза, похоже, настоятельно требует четко обозначенной обстановки.
Нет, Лондоном он не овладел. Если уж кто кем и овладел, так скорее Лондон им.
"Он живое доказательство известной всем истины: каждый человек - это остров; никакие родители ему не нужны".
конечно, ни к какому аналитику идти он не собирается. цель психоанализа - сделать человека счастливым. а какой в этом смысл? счастливые люди неинтересны.
потому, что так и действует табу: порождая желание уже тем, что запрещает его?
Форд говорит, что цивилизация Прованса обязана своей легкостью и грацией кухне с преобладанием рыбы, оливкового масла и чеснока. из уважения к Форду, он, поселившись в своей новой квартирке в Хай-Гейте, покупает вместо сарделек рыбные палочки, жарит их на оливковом, а не на сливочном масле и посыпает чесночной солью.
<...> ложь умолчания – самая невинная на свете ложь.
... ложь умолчания - самая невинная ложь на свете.
Изгнанники так или иначе свыкаются со своим новым статусом и часто приобретают свойства, ранее для них не характерные.
Когда мы любим друг друга, мы вторгаемся в чужую собственность, воруем то, что нам не принадлежит.
Любовь учит инстинктивно понимать друг друга, а инстинкт склонен вечно искать кратчайший путь, экономить на словах и фразах
... поскреби ребенка - и обнаружишь беса.
Если любовь не кормить, она сходит с ума.
Воспоминания могут составить целый мир, если вы сами им это позволите.
Отними у леса тайну, и от него останутся неспиленные бревна. Отними у моря тайну , и от него останется соленая вода.
Отсутствие объекта делает из догадки реальность <...>
В дороге нужен попутчик, в жизни - сочувствие
Если все будет так, как тебе хочется, то жить станет неинтересно.
Иллюзии, чем больше о них думаешь, имеют свойство множиться, приобретать более выраженную форму. И может статься, перестают быть иллюзиями.
"То, что не скучно, людям быстро приедается, а не надоедаеют, как правило, как раз скучные вещи."
В мире всё предопределено... Случайностей не бывает, даже в мелочах.
Судьба иногда похожа на песчаную бурю, которая все время меняет направление. Хочешь спастись от нее – она тут же за тобой. Ты в другую сторону – она туда же. И так раз за разом, словно ты на рассвете втянулся в зловещую пляску с богом смерти. А все потому, что эта буря – не то чужое, что прилетело откуда-то издалека. А ты сам. Нечто такое, что сидит у тебя внутри. Остается только наплевать на все, закрыть глаза, заткнуть уши, чтобы не попадал песок, и пробираться напрямик, сквозь эту бурю. Нет ни солнца, ни луны, ни направления. Даже нормальное время не чувствуется. Только высоко в небе кружится белый мелкий песок, которым, кажется, дробит твои кости. Вообрази себе такую бурю. [...] Ты конечно же, выберешься из этой жестокой песчаной бури. Метафизическая, абстрактная, она, тем не менее, словно тысячей бритв, немилосердно кромсает живую плоть. Сколько людей истекают кровью в этой буре? Твое тело тоже кровоточит. Течет кровь – теплая и красная. Ты набираешь ее в ладони. Это и твоя кровь, и чужая.
Когда буря стихнет, ты, верно, и сам не поймешь, как смог пройти сквозь нее и выжить. Неужели она и впрямь отступила? И только одно станет ясно. Из нее ты выйдешь не таким, каким был до нее. Вот в чем смысл песчаной бури.