— Я тебя не знаю, но я тебя накрашу.Вот сто раз обещала себе вовремя ложиться спать, не сидеть допоздна в обнимку с ноутбуком и делать на ночь массаж лица. Что в итоге? Скачанная игра «Ведьмак-3», пять часов эйфории, а потом три часа сна.— Хорошо тебе было? — поинтересовалась я у помятого отражения, чьи синяки под глазами были больше самих глаз.
В его голосе и глазах – неподдельная тоска от собственной исключительности и беспомощности.
– Должен же я делать хоть что-то! – выкрикнул Стас. – А вы бы на моем месте как поступили? Заперлись бы в четырех стенах, не включали бы телевизор и не выписывали газет? Так?
– И все же, кто вы? Тоже бог? – Не-ет, – замотал тот головой. – Упаси бог.
Кстати, девушки Антона обожают, правда, за что – не знаю, но он их прямо как перчатки меняет… или они его передают друг другу?
Наш век – это век скоростей и движений. Мы постоянно куда-то торопимся, бежим, все делаем на ходу. На ходу решаем проблемы, на ходу любим, на ходу заводим детей, на ходу верим, и нет у нас времени остановиться и, оглянувшись, задуматься. А если, не дай бог, такое время находится, то, окинув взглядом свою жизнь, свои поступки, свои деяния, – ужасаемся и сломя голову вновь бросаемся в круговорот событий, чтобы забыть тот краткий миг просветления, миг веры. Ибо если ОН все же существует, то стыдно, а если нет, – горестно и одиноко.
– Плоскости, искажение структур, как-то все слишком уж фантастично…
– А то, что тебя окружает, не фантастично? – хмыкнул Наблюдатель. – Сидишь под деревом в другом мире, у тебя над головой спит трехполое существо, дружишь с девушкой-оборотнем, сам спишь с эльфийкой – и еще заявляешь о фантастичности!
- Папа, ты извини, мы нечаянно. Только хотели проверить, долетит ли булыжник до третьего этажа! - Долетел!
– Цветочки!! – Джей демонстративно чихнул и полез в карман за носовым платком.
- Если нас все-таки обнаружат, скажем, что искали сортир. - А почему невидимые? - А мы стеснялись.
– Да, – спокойно согласилась принцесса. – Сука, стерва, отрава, блудница – таковы темные грани моего таланта и часть моей сути. А ты – вор, жулик, пройдоха, игрок, убийца. Ибо такова темная сторона твоих божественных дарований. Мы родичи. В нас течет кровь отца, и мы должны принимать друг друга такими, какие мы есть. Поэтому я люблю тебя, брат.
– Кроме всего прочего, я еще и мужчина. А ты – Богиня Любви, – хмуро пожаловался Джей, спихивая принцессу с колен.
– Твое желание не оскорбляет меня, брат, – откликнулась девушка, занимая вновь удобное место.
– Слезай! А то оно немедленно перейдет в действие. Я же не евнух, – процедил принц, не в силах больше терпеть ощущение теплой манящей плоти рядом с собой.
– Как хочешь, милый, – пожав плечами, Элия пересела на кровать.
– Сказал бы я тебе, как хочу, но это тебе совсем не понравится, – хмуро бросил Джей, борясь с возбуждением.
- Что сдохло для того, чтобы получился такой дивный аромат?
Воистину неисповедимы пути Джокеров, Творца и женщин!
Чем длиннее игра, тем интереснее финал!
– А теперь, ты как хочешь, милый, а я буду спать, – заявила девушка и, отодвинув брата к стенке кареты, свернулась калачиком на жестком сиденье, положив голову Джею на колени.
Бог поворчал в ответ нечто невразумительное.
– Не бурчи, моя подушка, а то мне приснится плохой сон, – капризно отозвалась Элия и тут же безмятежно заснула.
Стыдно врать добрым людям в глаза, а недобрым еще и опасно!
Представьте себе драконью пещеру в горах. Возвратился домой с добычей могучий отец-дракон, свалил на пол у входа четырех бездыханных рыцарей, закованных в латы, и закричал: "Дорогоая!" Навстречу ему вышла драконица, увидела, что муж принес еду, и закричала в глубь пещеры: "Сынок, папа обед принес, скорее иди кушать!" Прибежал быстренько маленький дракончик, оглядел добычу отца и заплакал, капризно стуча лапами по полу: "Опять консервы! НЕ буду!"
— Шаманы айхов верят, что мир — это колесо. В нем не появляется ничего нового. Души перетекают из одного тела в другое в бесконечных потоках жизней. Сейчас ты человек, но был мулом, а после смерти станешь мхом. Если где-то умирает медведь, в ином месте рождается медвежонок.
Нет ничего постыдного в том, чтобы проиграть великим.
— Я честолюбив, — напомнил Сармат. — И невидимый княжеский венец жжет мне лоб.
Но как же она хотела ткать из людей. Тогда Рацлава бы не просто разбрасывала невесомые полотна историй – с людьми они стали бы куда звучнее, шире и прекраснее. Если бы она вытянула нити, из которых состояла Хавтора, то впряла бы степные травы, полуденное солнце и жар костров в южные сказки про ханов и рабынь с глазами-алмазами. Она бы знала, как размять в волокно силу и верность. Но пока ей подчинялись одни мыши да небольшие птицы, и постанывание свирели несло с собой песни о севере из поволоки, звуков дождя и ускользающего тепла одеял.
И прежде, чем Хортима перевернули на живот, он увидел отвратительно красивое грозовое небо. Розовато-оранжевая полоса заката проглядывала сквозь темно-синие тучи, которые сходились с волнами, извергающими вверх столпы пены. Волны шипели, льнули к щитам, щипали борта и норовили распластаться по палубе, затопленной дождем.
— У меня пятеро сыновей, — продолжала княгиня Ингерда, не выпуская подбородка Сармата. — Нужно ли мне бояться, что вы причините друг другу зло?
Сармат всегда смотрел на мать с несвойственной ему нежностью.
— Вовсе нет, — звонко ответил он. — Тебе не нужно бояться.
И тогда он, конечно, солгал.
О ком женщина откажется говорить при дюжине мужчин? Либо о себе, либо о другой женщине.
Хортим, не мигая, следил за Фасольдом, хрустнувшим шеей. Только хоть слово скажи, только попробуй — но воевода сплюнул под ноги и ушел, подхватив топор со стола.