– Ищешь честного человека… И на нашел такого?
– Нет. Конечно, нет.
– А если найдешь?
Филип задержался на пороге раскрытой двери. На улице было темно, блестели капли дождя. Он оглянулся на меня из глубины своих обнаженных глаз – взгляд издалека, из далекого далека:
– Буду крайне разочарован.
Пожелай чего-то достаточно сильно — и непременно своего добьешься , если только готов будешь принести соразмерную жертву. Какую угодно, что бы то ни было… Но запомни: достигнутое никогда не оправдывает ожидания — рано ли, поздно ли, а придется сожалеть о жертве.
- Всё еще думаешь, я не найду на тебя управы?
Я сглотнула.
- Тебе совесть не позволит.
- Кто сказал, что она у меня есть? - недобро прищурился де Фосс.
Тихо, Лильен, спокойно, — прошептал он, оттаскивая оторопевшую меня подальше от кабинета шефа. — У нас это называется «громкий» выговор. Это нė страшно. А вот если услышишь «тихий» выговор — все, пора заказывать место на кладбище, потому что тихо наш шеф разговаривает либо с врагами, либо с мертвецами.
Его лицо выглядело бесстрастным и нечеловечески спокойным, синие глаза казались выцветшими и пустыми. Но мне почему-то подумалось, что именно с таким выражением люди совершают самые отчаянные поступки. Именно с таким лицом идут на смерть. И с таким же лицом убивают — спокойно, без лишних эмоций и без размышлений о том, стоило оно того или нет.
" Надеюсь, соседей мы не разбудим, - подумала я, пролетая мимо одного из жилых домов. - А то выглянет кто-нибудь на улицу, а потом будет травить бойки о том, что видел поутру леди-смерть, трусливо убегающую от гигантского таракана".
А топор для русского человека — это часть тела. Наш мужик с ним что угодно сделать может. Очень удобный инструмент, при нужде можно избу срубить, или чью-то голову, а возникнет надобность, так и в зубах не грех им поковыряться
Олег с удивлением убедился, что корабль, хоть и резко замедлил ход, но не остановился. Ощущение было такое, будто якорь зацепился за что-то очень тяжёлое, но транспортабельное, раз оно позволяло судну двигаться. Кто-то перепугано закричал, указывая за корму, взглянув в том же направлении, Олег охнул: среди клубков пены, сносимых перекатом, взметнулись огромные, тёмные щупальца, из воды поднялась громадная туша, нелепо задергалась, пытаясь освободиться от якорной лапы, засевшей в теле.
Паук от удивления выпустил рулевое весло, охнул:
- Ни хрена себе повелитель уровня! С кем это мы законнектились?
Я тут провел небольшие астрономические наблюдения, засекал полдень в разные дни и достаточно точно определил, что сутки на этой планете длиннее на двадцать шесть минут. Это весьма значимый для нас факт.
— И чем же? — не понял Олег.
— Об этом мало кто знает, но неоднократные опыты свидетельствуют, что биологические сутки человека примерно на полчаса длиннее земных. Поясняю: если посадить животное в изолированное помещение без связи с внешним миром и неизменной обстановкой, то оно через несколько дней приспособится, выработает свой суточный ритм жизни, он будет равен двадцати четырем часам. Если же так поступить с человеком, он тоже быстро приспособится, но его биологический цикл будет почти на полчаса больше. Такого явления не наблюдается ни у одного животного. Отсюда можно сделать вывод — человек родом с другой планеты, именно на ее сутки настроены его биологические часы.
...в следующий миг разразился таким витиеватым ругательством, что почувствовал себя настоящим морским волком.
Олень оказался слишком пугливым, при виде путников, он грациозно перепрыгнул через ручей и скрылся в лесу, не потревожив при этом и веточки.
- Что это? - испуганно воскликнула Аня, из-за спины парня не успевшая рассмотреть животное.
- Проглотун Пржевальского. Занесен в «Красную Книгу», их осталось пять штук на всю планету. Тебе сколько лет?
- Шестнадцать.
- Плохо дело, - притворно вздохнул Олег. - Он питается девушками не старше двадцати лет, так что ты ему подходишь.
- Я серьезно спрашивала, – обиженно воскликнула Аня.
- Обычный олень, причем не северный, а благородный.
- А они разве отличаются?
- Конечно! У северного на три ноги больше.
Аня покачала головой:
- Раз уж ты такой великий лесной человек, то мог бы попробовать развести огонь первобытными средствами.
- Милая барышня, кроме спичек и зажигалки, я умею пользоваться только огнеметом. Всякие трущиеся палочки и куски кремня не внушают мне доверия. Боюсь, что с их помощью, мне и до старости костер не разжечь. Можно попробовать стукнуть тебя по лбу, говорят, что после этого из глаз вылетают искры, но думаю, ты на этот эксперимент не согласишься.
При виде Риты Добрыня изумленно поднял брови:
– Это что за феминистка?!
Олег усмехнулся и сделал галантный жест:
– Знакомься – Рита, лучшая фехтовальщица нашего лагеря, в прежней жизни каскадер. Имеет хобби, кастрирует тех, кто обзывает ее нехорошими словами.
– Феминистка не оскорбление, – с преувеличенной поспешностью заявил Добрыня.
... представь, если бы в лицо попал кил, или людоед рубанул тесаком? Ты очень красивая девушка и сама прекрасно это знаешь, каково было бы лишиться своей привлекательности?
– Ты считаешь меня красивой? – довольно усмехнулась Аня.
– Конечно! – подтвердил Олег и шутливо добавил. – Только это удержало меня от того, чтобы бросить тебя за борт после той выходки, жалко уничтожать такую красоту.
– Ты же говорил, что тебе блондинки не нравятся?
– Мало ли что я говорил, разве можно всему верить? Кроме того, красота вещь абстрактная. Людям нравятся произведения искусства без всяких корыстных мотивов.
– Значит, ты любуешься мною как шедевром живописи? – фыркнула девушка.
– Нет, – улыбнулся Олег, – в живописи я признаю только натюрморты, висящие на кухне. Хотя в художниках разбираюсь: Паганини, Достоевский, Шаляпин, Страдивари… Хотя нет, постой, последний вроде бы авиаконструктор.
– Да, – согласился Кругов, – я до сих пор с содроганием это вспоминаю. У нас тогда на четыреста человек был всего один топор. Смех, да и только. Ты что, один пришел?
– Как видишь.
– Не боишься?
– Пусть боятся те, кто попадется на моем пути.
– Понятно: круче меня только звезды, выше меня только яйца. С чем пожаловал? Ты ведь просто так по гостям не ходишь?
– Естественно! Обувь дефицит, чего ее зря топтать?
Я типичная горожанка, достаточно оставить меня возле трех сосен и вскоре можно будет забирать высохший труп.
Где-то в голове должно быть хранилище для неразделенных воспоминаний. Для осенних дворов, извилистых улиц, пустынных берегов, по которым ты бродишь один. Бродишь, смотришь и не понимаешь, что ощущаешь, кроме сожаления, что некому сказать: "Гляди, а вон там!.."
Для того, чтобы воспоминания отпечаталось в твоих чувствах, нужен закрепитель, а без него ты просто белая бумага, плавающая в растворе памяти.
Его собственный закрепитель спал сейчас на третьем этаже сталинки в Москве.
Не то чтобы Сергей сильно скучал по жене. Просто без нее все это не имело смысла.
Он был природный катализатор зла. За свою жизнь я видела нескольких таких людей, и все они, давайте уж начистоту, были женщины. Частенько их называют роковыми. Хотя чего уж там рокового, кроме истеричности и повышенного либидо, я, право слово, не знаю.
– Закон такой, – объясняет старуха. – Если покатился с горки, дальше будет все быстрее и быстрее. Это до счастья надо карабкаться, семь потов сойдет, двадцать пар башмаков сносишь, пока доберешься. А с бедой – оно легко: сел на задницу – и фьюить!
Иногда фортуна сыщика улыбается тебе там, где этого совершенно не ждешь. И это, с одной стороны, радует. А с другой, начинаешь нервно почесываться и думать, где же тебя настигнет провал. Ибо чаши удачи и неудачи всегда находятся в равновесии, и если где-то прибыло, то в другом месте непременно убудет.
Многие думают, что, рассказывая истории о прошлом, они сохраняют память. Это правда лишь отчасти. Сохраняется очертание прошлого, его тень, но люди, реальные люди исчезают, разъеденные мифом, точно кислотой, и буковки разбегаются по странице, растащив их плоть и кровь.
Живые остаются в памяти. Мертвецы остаются на бумаге.
Человек - субстанция такая, размазанная во времени, как дерьмо по подошве: сегодня он один, завтра другой, послезавтра смотришь и не узнаешь, откуда что взялось. Диссертацию можно написать: метагенез личности в зависимости от смены времен года!
Зло - это неизбежность. Оно есть всегда, когда-то маленькое, когда-то большое. Беда не в том, что оно рядом с вами, а в том, что вы не называете его злом.
Меня молчание делает сильнее. Я отрезала свой голос, чтобы стать неуязвимой. Когда Андреас кричит на меня и не получает ответа, мне хочется рассмеяться ему в лицо. Но вместе с голосом я отрезала и смех. Не весь, и это плохо. Человек больше говорит о себе смехом, чем словами.
Бывает зло, от которого нельзя сбежать. Его можно только уничтожить.