Мы разучились решать простые задачи. Всегда ищем сложные решения, и это нас губит. Нас спрашивают, сколько будет два плюс два, а мы ищем подвох, примешиваем закон больших чисел, вспоминаем Пуанкаре или Гильберта, в итоге остаёмся без решения там, где справился бы любой ребёнок, ведь его ещё не надрессировали искать сложные решения.
«Смерть – худшее из того, что может с тобой приключиться»
Слушаешь человека, понимаешь, что он говорит, признаёшь его аргументы, но всё равно с ним не соглашаешься. Потому что в чувствах больше правды, чем во всех аргументах вместе взятых.
— Никогда не ругай других людей. Тем более своих родителей. То, что отец не пустил тебя в поход, ещё не значит, что он плохой. Просто он упустил что-то из виду, не прочувствовал. И вообще, плохое — это всегда отсутствие хорошего. Понимаешь? Это как с темнотой, которой на самом деле не существует. Есть только свет. А когда он заканчивается, приходит тьма. Так и со всем остальным. Нет жестокости, есть недостаток человечности. Нет лени, есть недостаток мотивации. Смотри на всё, думая о хорошем, не придавай плохому самостоятельности, чтобы не усиливать его. Не борись с плохим, а сражайся за хорошее!
Человек может говорить совершенно правильные вещи и всё же ошибаться.
Жизнь – это чудо. Она превосходит все возможные чудеса, даже вымышленные. А единственная настоящая трагедия – это смерть.
...человек проявляет себя настоящего, когда устал:
— Не в опасности, не в радости — это всё сказки. Никогда человек в опасности не бывает настоящим. Что там настоящего? Всё искажено страхом. Тут нужен опыт, выносливость, твёрдость мысли и дела. При чём тут истинное лицо человека? Никогда этого не понимал. Была у меня знакомая. Жила с мужем пятнадцать лет. И вот впервые сходила с ним в поход. Ну, встретили медведя. Муж запаниковал, побросал всё и на дерево полез. И что? Она на развод подала. Говорит: «Не могу с ним больше жить. Увидела, какой он на самом деле…» Глупости каки. То есть пятнадцать лет счастливой жизни — это так, не в счёт, а минутный страх — великая трагедия? Нет, человек показывает настоящее лицо, когда устал от долгого дела. Вот тут он одним только словом, взглядом может выразить себя всего, какой он под всеми одеждами своей красоты, учёности, своего страха или самомнения.
Приятное мгновение надо оттягивать: не торопись наслаждаться. Помучай себя предчувствием. Быть может, оно окажется самым приятным. В предчувствии не бывает разочарований, так что насладись им сполна
- Трудно уйти из единственного знакомого тебе места. - Но ты же ушел, - напомнил ему Мэтти.
Что-то подобное Мэтти и почувствовал: пульсирующую мощь, как будто в нем самом жила молния — в ясный солнечный день, когда ничто не предвещало грозы.
Наш дар — вот наше оружие, вспомнил он свои слова, сказанные слепому. Казалось, это было так давно. Тогда он чувствовал себя уверенным, а сейчас не мог даже понять, что он хотел этим сказать.
Тяжело дыша, Мэтти призвал свой дар. Было неясно, куда направить его. Он просто вцепился в землю, чувствуя, как сила из его рук входит, пульсируя, в разрушенный мир. Он вдруг почувствовал, что избран именно для этого.
Дразнить - это часть удовольствия, которое предшествует поцелую.
- Я созываю встречу. - По поводу рыбы? - Нет, если бы. Про рыбу все понятно.
- Дочь учителя сказала, что у её собаки три щенка и я могу себя взять одного, когда он подрастет, если захочу.
- Разве она не обещала поцеловать тебя? А теперь щенка? На твоем месте я бы сначала добился поцелуя, Мэтти, - улыбнулся слепой, высвобождая из земли свеклу и кладя её в корзину.
- Я бы мог выучить его, чтобы он стал твоим поводырем.
- Мне не нужен поводырь. А вот смог бы ты выучить его готовить?
- Только не свеклу, - сказал Мэтти, скорчив гримасу и бросая очередную свеклу в корзину.
- Тогда, - продолжил Мэтти со смешком, - раз он остался жив, я решил назвать его Живой.
- Живой? - слепой тоже рассмеялся.
- Ну да, ну да. Знаю, это была дурацкая идея. Все вокруг живые.
- Какую странную сделку он заключил, - заметил слепой.
Вождь пожал плечами.
- Люди делают странные вещи из-за женщин, - проговорил он.
Оникс выросла там, где остальные умирают, и это сильно способствовало оптимистичному взгляду на жизнь.
Раяна нашла свой ответ на вопрос: зачем цветет лори.
– Я пришлю тебе новое платье, раяна.
Поднялся, поднимая с пола свою одежду.
Новое платье? Пришли мне новое сердце, аид. Старое ты искромсал в клочья.
— Куда ты меня несешь? — К воде. — Топить?
Лавьер неожиданно растерялся. Просто, когда он увидел, с каким удовольствием она жмурится, перекатывает во рту сладость, которую ей дал другой мужчина, внутри словно бездна развернулась. Хотелось убить Гахара, схватить в охапку раяну, спрятать ото всех, не позволить другим к ней приближаться, смотреть на нее, думать… Хотелось заорать «моя», на весь свет.
— Поцелуй меня. Иначе, — сказал он, — иначе я разложу тебя на этом столе и отымею прямо здесь. Поняла меня? А этих чопорных старых перечниц заставлю раздеться и сплясать.
«Оникс лежала на его руках и смотрела в лицо мужчины. В ее глазах он видел отвращение.
И не понимал, почему ему больно. Может, раяна тоже обладает даром тьмы? Способна взглядом причинять боль? Как странно...»