Тебе нечего бояться. Ты же теперь взрослая.
"Довольно ничтожного пустяка - и мир обрушится в тартарары."
Довольно пустяка - и вот уже мир летит в тартарары.Она отвела от него взгляд и ускорила шаг. В конце концов, вгонять в слезы маленьких мальчиков – последнее дело.Тебе нечего бояться.
Ты же теперь взрослая.
Ад в паре десятков метров - это же совсем рядом.
"...если покончить с прошлым одним махом, то жизнь можно изменить."
Ей хватало вспомнить мгновения, проведенные вместе за все эти годы, — и вот она уже уговаривала себя, что у них все наладится.
Довольно пустяка - и вот уже мир летит в тартарары.
Я не понимаю, что не так с этими оборотнями? По всему выходило, что после того как основательно их поколотишь, они ваши навеки.
Во время прогулки дочь была неимоверно горда ехать вместе с вампиром. Она освоилась и задавала ему множество вопросов, не стеснялась делиться своими впечатлениями. Так она заявила ему, что он намного красивее, чем вампиры в кино. Не постеснялась потрогать его и удивиться, что он тёплый и совсем не твёрдый. Но когда она заявила, что совсем не боится прививок и ей уже скоро шесть, а потом без перехода спросила, будет ли она тогда достаточно взрослой, чтобы он её укусил, я чуть не хлопнулась в обморок.
Айк сам выпал в осадок, я же испытывала огромное желание слезть с лошади и наподдать кое-кому по попе. Придя в себя, вампир заявил, что для него её предложение большая честь, но он не может кусать гостей. «Разве тогда ко мне будут приезжать в гости?», — спросил он её.
«А если мы у вас долго-долго поживём?», — не сдавалась она.
Айк рассмеялся и пообещал, что когда она вырастет и превратится в девушку, он обязательно напомнит ей о её щедром предложении. Я не знала, плакать мне или смеяться, а ещё не хотелось верить, что последние слова сказаны всерьёз.
Дальше дочь ещё больше отожгла, усомнившись, что он настоящий вампир. Когда удивлённый Айк спросил, чем вызваны её сомнения, она сообщила: «Вы добрый». Судя по его лицу, давненько он не слышал таких слов в свой адрес.
«Нда… умеют женщины вашего семейства удивлять», — только и выдавил из себя он, бросив искоса на меня взгляд.
— Не ожидал, что это скажу, но как мужчина я ему сочувствую. — Я возмущённо посмотрела на Айка и двинула локтем ему в бок. Он со смехом поднял руки вверх, сдаваясь. — Если вы его простили, то не тяните и идите до конца. Его выдержке даже я поражаюсь.
— Айк! — ахнула я. — Никогда не думала увидеть вас в роли сводни.
— Сам поражаюсь, что оказался на стороне оборотня. — Айк развеселился и смеющимися глазами посмотрел на меня. — Ольга, вы страшная женщина! Владыка оборотней носится за вами по всему миру, главу Девятого Дома эльфов женили на себе в течение одного вечера, принца дроу покорили. Даже неуловимого ловеласа и циника Грегори, который разочаровался в женском роде, смогли очаровать!
— Смейтесь-смейтесь, — мстительно произнесла я, прищурив глаза, и нанесла ему сокрушительный удар: — У Кати мои гены!
— Вот это меня и пугает, — вмиг посерьёзнел Айк.
Мысль о том, что мы с оборотнем можем быть парой, казалась безумной. Нас же запри в одной комнате, так в живых останется только один. Если учесть, что, по идее, его зверь не может причинить мне вреда, то вы понимаете, на кого ставить надо.
Если что не по-нашему, так мы по морде чайником!
Эх, не знает он, что в каждой шутке есть доля правды. Вернее, он еще с нашими русскими женщинами не знаком. Мы же все могем, и тесто на пельмени любимому мужу скалочкой раскатать, и по лбу этой же скалочкой зарядить, если доведет.
- Иногданужно уступить, что бы выиграть.
«Вы делаете его более человечным, видя в нем человека.»Отрывок из книги: Вудворт, Франциска. «Единственная для оборотня и теща в нагрузку.» АСТ, 2017. iBooks.
Этот материал может быть защищен авторским правом.
– Хризея, если жизнь подсовывает тебе лимон, надо сделать из него лимонад.
– Нельзя от других требовать того, чего не готова сделать сама.
О 1930-х годах писали, и еще пишут, воспоминания как о золотом веке. Новая советская элита со своими распределителями, санаториями, особняками и прислугой могла делать вид, если достаточно часто выпивала, что чувствует себя обеспеченной. Точно так же как престарелые немцы до сих пор утверждают, что не знали об участи своих бывших соседей-евреев, и вспоминают только отсутствие безработицы, национальную гордость и общественный порядок, так и престарелый русский человек, иногда балованное дитя сталинского бюрократа, отрицает, что ему тогда было страшно за себя и жалко других. Сегодняшние неосталинисты скажут, что из-за террора страдало всего полтора процента населения и что этой ценой дешево откупились от поражения в наступающей войне.
Вообще отношение русской публики к преступникам, особенно политическим, было христианское. Когда анархиста Гиашвили, бросившего бомбу в чиновника, приговорили к смерти через повешение, в Тифлисе не смогли найти палача для исполнения приговора, так что пришлось его помиловать – похвальное дело для христианского общества или гуманистической культуры, но катастрофическая ошибка для государства, в котором ожесточенные фанатики нащупывали всё новые и новые слабые места.
После любой победы красноармейские отряды подробно вносили в список каждый трофей: в 1920 г. командир Н. Епанешников с гордостью докладывал штабу, что посылает «64 ружей шомпольных, 17 охотничьих ружей… 86 винтовок разного образца, один топор, 16 выработанных телячьих, овечьих и козлиных шкур, 11 шинелей старых, один шинель распоротый… 2 вязаных кальсон… 10 кальсон нательных, 2 мешка с газетами, 45 сырых лошадиных кож, колокол, самогоночную трубу…».
В 1921 г., когда Красная армия и ЧК завоевали Тифлис, чекисты опубликовали антологию стихов, «Улыбка чекиста». Особенно поражают стихи латыша Александра Эйдука, палача и военного эмиссара:
Нет большей радости, нет лучших музык,
Как хруст ломаемых жизней и костей.
Вот отчего, когда томятся наши взоры
И начинает бурно страсть в груди вскипать,
Черкнуть мне хочется на вашем приговоре
Одно бестрепетное: «К стенке! Расстрелять!».
Гитлер для своих целей оставил общественную, юридическую и экономическую структуру Германии насколько возможно нетронутой; он развил идеологию, антисемитизм, которая была по душе почти всем немецким сословиям, не говоря о христианских церквях и тех европейских державах, которые Германия завоюет. Главным орудием Гитлера были риторика и вооруженная сила. Сталин, развивая ленинскую политику и тем самым разрушая общественную, юридическую и экономическую структуру России, сделал из революционного социализма пустое обрамление собственного фашизма – по сути, он был настолько же коммунистом, насколько папа Борджиа был христианином.
Никто в Германии не курит сигарет "Освенцим", а в России сигареты "Беломор", названные в честь канала и лагерей, где гибли сотни тысяч людей, ни у кого не вызывают удивления.
Можно сравнивать гитлеризм с онкологией: тело продолжает работать нормально, пока рак его не выест; сталинизм более похож наличнику осы-паразита, изнутри пожирающую общественное тело и превращающую его в часть себя.
Как могли думать, что церковь чем-нибудь угрожает новой власти? С тех пор как в последний раз церковь чем-нибудь отличилась даже в богословии и философии, прошло двести лет. К концу XIX в. русское православие оживили миряне – Алексей Хомяков, Федор Достоевский, Константин Леонтьев и другие, и оно начало конкурировать с марксизмом и эсерами в борьбе за сердца интеллигенции.