-Я не знаю, - наконец произнесла Луиза, - доведется ли тебе когда-нибудь испытать, каково это - вдруг понять, что ты совсем не знала своего ребенка. - Она глубоко, со всхлипом вздохнула. - У меня есть все ее вещи. Ее одежда, книги, музыка. Фотографии, которые ей нравились. Я знаю ее друзей и людей, которыми она восхищалась, я знаю что она любила. Но ее я не знала. Потому что не знала, кого она любила. У нее была целая жизнь - целая жизнь, - о которой я не имела никакого представления. Самого главного о ее жизни я не знала.
Присутствовать при муках человека, оглушенного страшным горем, - тяжкое испытание: ты невольно чувствуешь себя бессердечным, лишним и циничным.
Словно человек, который, стоя на краю утеса или железнодорожной платформы, чувствует, как сзади его подталкивает невидимая рука. А что если? Что если просто шагнуть вперед? Если просто крутануть руль?
Я открылась миру слишком юной.
Боль кажется не такой сильной, а унижение не таким горьким, если другим о них ничего не известно.
Я не могу запомнить то, что хочу, а то, что стараюсь забыть, продолжает всплывать в памяти.
Why is it that I can recall so perfectly the things that happened to me when I was eight years old, and yet trying to remember whether or not I spoke to my colleagues about rescheduling a client assessment for next week is impossible? The things I want to remember I can’t, and the things I try so hard to forget just keep coming.
‘She didn’t keep things from me,’ Louise said to the counsellor, and she watched his eyes slide from her face.
‘That’s what all parents think,’ he said quietly, ‘and I’m afraid all parents are wrong.’
-Она ничего от меня не скрывала! - заявила она психологу, и тот отвел глаза.
-Так думают все родители, - тихо возразил он, - и, боюсь, все они ошибаются.
Как странно, что родители считают, будто знают и понимают своих детей. Разве они помнят, что чувствовали в восемнадцать, пятнадцать или двенадцать лет? Может, родив ребенка, человек забывает, каким сам был тогда.
Странно - это не обязательно плохо. Странное может быть хорошим.
No one liked to think about the fact that the water in that river was infected with the blood and bile of persecuted women, unhappy women; they drank it every day.
She had never realized before her life was torn apart how awkward grief was, how inconvenient for everyone with whom the mourner came into contact.
... in many cases where someone takes their own life, there isn’t one reason why, life just isn’t that simple.
– Ты опоздал! – заявила я, решив попробовать обвинить во всем его.– Я?! – усмехнулся он. – Ну, нет, дорогуша. Я, в отличие от некоторых непунктуальных девушек, явился даже на полчаса раньше. А вот ты не пришла. Думал даже, решила остаться дома. Пошел в знакомую забегаловку за ужином, возвращаюсь, а тут ты сидишь… такая гру-у-устная.– Я не грустила! – возразила я, стараясь не обращать внимания на его издевательский тон. – Прости, опоздала, но не специально. На работе задержалась.– Ах, да, митора следователь снова ловила очередного бедолагу мага? – иронично протянул Кел. – И как, удачно?– Отстань, – бросила я, отмахнувшись. – Я изучала дела. Да и вообще, мы договаривались, что о моей работе говорить не будем.
Оказалось, что на нервах этот гад умеет играть еще лучше, чем продумывать диверсии.
И так у него всё было просто, что я не смогла не улыбнуться. Захотел – получил. Не удалось получить сразу – включил фантазию, продумал ходы и… всё равно получил. Он не умел сдаваться, не умел проигрывать. Но почему-то именно этим меня и цеплял.
А ведь она не хотела уезжать, но приняла его решение. А ещё сказала, что он нужен ей. Наверное, только после этого её признания он и осознал, насколько на самом деле она сама нужна ему. Как воздух… сладкий, свежий, приятный, без которого просто невозможно жить.
Когда отстранилась от его губ, он не стал меня останавливать, но и не отпустил. Наоборот, прижал крепче, будто действительно боялся потерять и, тяжело дыша, уткнулся носом мне в макушку. Некоторое время мы даже простояли вот так… неподвижно, в ледяной воде… в окружении кромешной темноты. И никто из нас не стремился на берег, ведь мы оба понимали, что всё происходящее – неправильно, и там… на суше, мы будем вынуждены принять обстоятельства и разойтись по разным концам света.
Шейла утверждала, что наши судьбы связаны? Да, теперь я окончательно поверила в правдивость её предсказания. Сопротивляться или отрицать бесполезно. По злой иронии Богов именно с Клевером я чувствовала себя настоящей, живой, сильной. Но жизнь снова решила развести нас по разные стороны баррикад, и теперь уже никто не ответит, сможем ли мы когда-нибудь вот так же прижаться друг к другу.
- И… где бы вы хотели встретиться? – спросила, решив выслушать его предложение до конца.
- Здесь, - ответил он, чуть качнув головой. – На этом самом месте. Скажем… в восемь вечера. Погуляем по городу, вы расскажете мне, скольких несчастных успели покалечить, я искренне им посочувствую.
- Почему я тебя спас? – уточнил он. – Ты ведь тоже могла меня убить, но не сделала этого. Не выстрелила, Эли. Иначе меня бы тут не было.
- Этим… я предала свою империю, - проговорила отвернувшись.
- Зато осталась верна себе.
- Полагаю, у неё крайне скудный опыт общения с противоположным полом. Она слишком практична и холодна. Ей плевать на моё обаяние, на сладкие речи. Всё, чем на данный момент я для неё ценен – это информация. Вот только информатора она в случае опасности пристрелит, а любимого мужчину – нет. Значит, друг мой Этари, мне придётся совершить невозможное, но всё же поймать в свои сети нашего дорого следователя.
- А если на самом деле влюбится? – сентиментально поинтересовался Эт. - Твой поступок разобьёт ей сердце.
- У таких, как митора Тьёри, нет сердца.
Похоже, что мы оба настолько умны, что сами себя не понимаем…
У некоторых мужчин женщины счастливые. У остальных они сильные.
любовь к себе — это роман, который может длиться всю жизнь