Прямо под тобой ревет гигантский двигатель – так близко, будто ты едешь на нем верхом без седла.
Хрущев был прав, по крайней мере, в одном: когда капиталистическому Западу придет пора повеситься, американский бизнесмен с радостью продаст ему веревку.
«Бог – мой второй пилот», – сказал он, и эти слова стали названием его книги.
Боевой дух пехотинцев в корейскую войну находился в таком упадке, что офицерам приходилось подталкивать их в бой дулами автоматов и штыками.
... совершенно бесполезно пытаться заставить политиков не лезть не в своё дело.
Единственным возможным героем рассказа о войне считался рядовой солдат, и был он не героем, а обывателем, такой же жертвой воины, как и всякий невоенный человек.
... представляло серьезное испытание для, так сказать, гироскопа души.
... сержанты советовали друг другу: «Никогда не летай с лейтенантами. Сторонись капитанов и майоров. Парень, уважай себя! Не летай с чинами ниже полковника».
Пилоты гораздо чаще разбивались в автомобилях чем в самолетах.
Конечно, и у финнов есть недостатки — жадность, грубость, закостенелая черствость, греховность, в общем, всего не перечислишь.
Зато финны — единственный народ на земле, среди которого нет ни одного дурака.
Его взъерошенные волосы и бегающий взгляд напомнили Рутье Иуду, неверного ученика Иисуса. Интересно, может, Иуда тоже был журналистом?
Когда постоянно имеешь дело с ненормальными, сам, наверное, тоже сходишь постепенно с ума.
Для многих из них было чудом, что они ремонтировали сумасшедший дом с помощью троллей и домовых. Те из них, кто когда-то трудился в Москве на строительстве молокозавода, утверждали, что русские маляры и штукатуры работают почти так же быстро и ловко, как эти чудные существа.
Чем хуже у человека с мозгами, тем хуже у него с зубами.
— Уж слишком хорошо у вас обстоят дела, — заметил Рутья. — Иногда мне кажется, что богам других народов живется гораздо легче. А у вас и так все есть. Вам даже не о чем просить у бога.
— Я бы еще понял, если бы ты сказал, что видел маленьких черных фашистов или волосатых панков… Но, черт возьми, не надо рассказывать мне сказок про домовых и троллей!
Анелма считала, что, когда жизнь берет за горло, бедняга так скрипит зубами, что они
стачиваются, и чем дольше продолжаются беды и проблемы, тем сильнее портятся зубы.
Строение зубов детектива напоминало скорее челюсть крысы или койота, но никак не человека
Жизнь дорога каждому, даже если она мелкая и в глазах других стоит дешево.
Трудно расставаться с укоренившимся укладом жизни, даже если ты эту жизнь ненавидишь.
От любого из нас можно ждать чего угодно, мы способны на поступки как удивительно благородные, так и удивительно низкие. Да и найдется ли человек, втайне не помышлявший вкусить запретного?
Возможно, каждый скрывает в себе некую темную заводь, где плодится зло и прочая гнусь. Но заводь эта огорожена , и, пытаясь выбраться наружу, ее обитатели скатываются по скользкой стенке обратно. И все же разве не может случиться, чтобы у какого-нибудь человека колония в заводи, окрепнув, перебралась через стенку и выползла на волю? Не такой ли человек становится, по нашему определению, монстром и не сродни ли он нам всем с нашими скрытыми заводями? Было бы нелепо, если бы мы понимали только ангелов: ведь дьяволов придумали тоже мы.
Только очень богатые люди могут позволить себе плохую одежду <…>. Бедные должны хорошо одеваться.
Когда человек спрашивает у другого, что он думает, ему хочется, чтобы тот подтвердил его собственное мнение.
"И каждый рисовал себе картину счастливого будущего по-своему, в зависимости от того, чего был лишен в настоящем."
Когда ребенок впервые узнает цену взрослым — когда серьезный малыш впервые догадывается, что взрослые не наделены божественной проницательностью, что далеко не всегда суждения их мудры, мысли верны, а приговоры справедливы, — все в нем переворачивается от ужаса и отчаяния. Боги низвергаются с пьедесталов, и не остается уверенности ни в чем. Сверзиться с пьедестала — это вам не то же самое, что поскользнуться, и уж если боги падают, то летят вниз с грохотом, с треском и глубоко увязают в зеленой болотной жиже. Снова вытаскивать их оттуда и водружать на пьедестал — работа неблагодарная; к ним никогда не возвращается былая лучезарность. И мир, в котором живет ребенок, никогда уже не обретает вновь былую целостность. Взрослеть в таком мире мучительно.