Анна

– Будешь орать, придушу, – как можно равнодушнее сообщил Вэйр, когда пленник с надеждой покосился на дверь. – Попробуешь призвать Огонь, пущу на дно. Вздумаешь брыкаться, успокою вот этим самым шипом – у игольника, как оказалось, на колючках есть чудный яд, мгновенно парализующий мышцы. Если это произойдёт, ты утонешь и без моей помощи. Всё понял?
– Да, – мрачно сплюнул Грэй. – Что тебе надо?
– А ты не понял?
– Хочу от тебя услышать.
– Зачем сообщать очевидное? – пожал плечами Вэйр, и вода вокруг Асграйва сжалась ещё чуть-чуть, заставив его болезненно скривиться. – Ты жив только потому, что у меня есть к тебе пара вопросов. Ответишь – возможно, я передумаю насчёт тебя. Если нет – не обессудь: я не люблю неоплаченных долгов.

– Привет, – он с усмешкой встретил кислую мину Бриера и бесцеремонно плюхнулся на свободный стул. – Перекусываете? Добро... я бы тоже не отказался.
– На мою шею можешь не засматриваться, – мрачно отозвался юноша, и вамп понимающе хмыкнул.
– Да зачем она мне? Тут и получше есть.
– Обойдёшься, – погрозила вампу кулаком Айра, но на всякий случай придвинула к нему блюдо с горячими пирожками. – Держи. И парням дай перекусить: что-то они больно хмурые и невыспавшиеся.

– Дакрал, пожалуйста, не делай глупостей... – от внезапно воткнувшего взгляда, пылающего злобой и жаждой мести, Айра сильно вздрогнула и едва не отступила на шаг. Но испуг её был недолгим: неожиданно её глаза вспыхнули яркими сиреневыми искрами, а голос стал ровным, рокочущим и каким-то чужим. – Не делай этого, вамп. Не нужно поддаваться эмоциям. Ты – не простой сапожник и не башмачник, от слова которого ничего не зависит. За тобой стоят Кланы. И Старшие, и Младшие. И от твоего решения будет зависеть, сколько ещё жизней они потеряют в этой войне. У тебя нет права ТАК ошибаться. И нет права жить и поступать так, как поступает обычный человек. Ты ДОЛЖЕН видеть больше, чем они. ДОЛЖЕН понимать многое, чего не понимают остальные. ДОЛЖЕН быть сильнее. И ДОЛЖЕН уметь приминать такие решения, чтобы твой народ не погибал в крови и жажде мести, а жил и развивался. Пусть даже назло врагам.

Маг снова вздрогнул.
–Ты...
– Да, – Айра со вздохом прижалась к его груди и облегчённо закрыла глаза. – Я не хочу, чтобы ты умирал. Не хочу тебя снова потерять. Не хочу, чтобы ты страдал. И не хочу, чтобы твоё сердце погибло. Не уходи никуда. Пожалуйста. Я люблю тебя любым: волком, коршуном, человеком... не оставляй меня больше, Викран дер Соллен... не бросай... ты слышишь? Не уходи от нас. Пожалуйста. Оказывается, это так больно.
И он наконец, поверил. В то, что всё понял правильно. В то, что не заснул. Не умер.

– Я тоже пришла сюда живой! – простонала Айра. – И хочу, чтобы он жил! Слышишь?! Хочу, чтобы он снова ЖИЛ! Я меняю его жизнь на свою! Ты не можешь мне отказать! А я отказываюсь, ясно?! Отказываюсь брать твоё Сердце!!! Мне ничего не нужно, если погибнет он!
Как ты можешь? – неслышно вздохнул заплутавший в листве ветер.
– Могу! Это моё право!
Для чего? – недовольно шевельнулась вдалеке проснувшаяся лава.
– Потому что я прощаю его!!
Зачем? – тоскливо прошептали реки.
– Затем, что он мне нужен!!! – в отчаянии вскрикнула Айра.

Теперь, пока жив этот маленький комочек, она будет жить тоже. Её не коснутся ни яд, ни проклятие, ни время. Её не посмеет поранить ни одно смертоносное заклятие. Не тронет ни зверь, ни птица, ни кровожадная никса. Её не коснутся болезни. Не тронет со временем старость. Она будет молодой и полной сил ровно тысячу лет. Пока, наконец, не наступит черёд кого-то другого хранить этот бесценный дар, доставшийся ей совершенно случайно.
Она не умрёт больше, как он когда-то боялся. Она останется такой же прекрасной, как сейчас. Она сможет всё, что только захочет. Ей подчинится любая стихия. Ей станут покорны моря и океаны, вулканы и лавы, грозы и ураганы, солнце и ветер, дожди и лесные твари. Всё живое отныне будет чуять в ней нечто волшебное. Нечто странное, притягательное и неприкосновенное. Мир непременно узнает её, как только она почтит его своим присутствием, и сбережёт любой ценой своё новое Сердце.

Поняв, что всё ещё скалится, волк поспешно прячет зубы и, дико боясь её напугать, робко тянется вперёд. Инстинктивно стремится навстречу. Надеется. Ждёт. Прижимается тёплым боком. Смотрит неотрывно, почти не дыша, не видит больше никого и не сознаёт ничего, кроме одной-единственной мысли: ОНА. Действительно она. Маленькое чудо, вдруг свалившееся ему на голову. Крохотное солнце, светящее с небес лишь для него одного. Благодатный глоток росы для умирающего в пустыне. Блаженный солнечный лучик, дающий тепло подтаявшим льдам и дарящий бескрайнему северу прежнего одиночества настоящую весну. Она – его жизнь. Его свет. Новая, невесть откуда взявшаяся, но единственно важная теперь цель. Целая вселенная, приковывающая к себе его взгляд; навеки привязывающая его душу прочными стальными цепями, от которых не хочется избавляться.

Невозможно объяснить, что он чувствует, глядя в её расширенные глаза. Нет слов, чтобы выразить всё, что вдруг происходит в его изумлённо дрогнувшей, внезапно перевернувшейся душе. Нет такого чувства, чтобы правильно описать его состояние: внезапно вспыхнувшая радость... странное единение... лишённая сомнений преданность... чёткое понимание... неистовая вера... преклонение... стремление защитить, закрыть собой, припасть к ногам и блаженно замереть, впитывая новое чувство всем телом и желая, чтобы это никогда не закончилось... одним словом, Эиталле. Всё вместе и ничего из названного одновременно. Что-то простое и, вместе с тем, гораздо большее, чем просто любовь. Что-то, от чего поёт вдруг освободившаяся душа, ломаются стальные стены, с неслышным звоном рвутся любые цепи. Блаженство, граничащее с болью. Сумасшествие, способное длиться вечно. Сладкое безумие, которое заставляет содрогаться всем телом, и острое наслаждение, от которого невозможно отказаться.

Юноши вздрогнули от неожиданности и опустили взгляды: никому не хотелось вылететь из Академии и испытать весь позор, что достанется после этого неудачнику. Ведь лишиться дара – это почти то же самое, что лишиться души. Тому, кто хоть раз дотронулся до Озарения, невыносима сама мысль о том, что больше этого не удастся сделать никогда. Тот, кто творил когда-то настоящий Огонь, подчинил себе Воду или вызывал Ураган, будет тосковать по ощущению всемогущества, захлёстывающего тебя целиком, будет жить, не чувствуя вкуса к жизни, будет чахнуть, как оставшийся без полива цветок. Лишиться дара – трудное и невыносимое испытание. Это значит - утратить себя больше, чем наполовину. Это как приговор. Страшное наказание и почти что смерть. И рисковать умереть даже наполовину ради чьих-то амбиций...

– Безумец! Ты сжёг свой дар дотла! Ты больше не сможешь призвать Озарение!
Викран дер Соллен улыбнулся чуть шире.
– Я не жалею.
– Сумасшедший... ненормальный... идиот... зачем ты это сделал?!!
– Я не мог иначе.
– Почему?! – взвыл стремительно истончающийся, буквально тающий, словно кусок сахара в горячей воде, архимаг. — Что тебя заставило?! Что в НЕЙ такого, что ты готов умереть?!!
– Всё, – тихо прошептал мастер Викран, обернувшись к Айре и долгим взглядом посмотрев на её неподвижное, неимоверно бледное лицо, на котором пылали огнём лиловые глаза. – Она – это всё. Целая жизнь. И смерть. Воля. Свобода. Сила. Боль и счастье... абсолютно всё. Но ты не поймёшь. Для тебя это недостижимо. Это – только моя боль и моё счастье. Моя жизнь и смерть. В любой день. В любой год. В любое время дня и ночи. Отныне и навсегда... просто я слишком поздно это понял. Тоже – из-за тебя.