Давно заметил — люди как-то сразу резко чернеют. Хоть тихо плачут, хоть бьются в истерике, хоть молчат. Они чернеют неизменно и неминуемо. Четкий признак, по которому понимаешь — это здесь беда.
Почему человек не успел стать для него мясом, рабочим материалом? Должен был. Все так говорили. У всех так происходит. А он резал человека. И этот человек перестал быть человеком в его руках. И пофигу, что операция шла как по учебнику — минута за минутой, хоть снимай как пособие для йуных лекарей. Раз — и все. Остановка сердца. Не запустили. Может быть, другой врач имел бы другой результат?
Глеб никогда не был бабником, кроме совсем уж ранней юности, когда хочется трахать все, что имеет признаки противоположного пола.
С Верой они были на равных когда-то. Одни и те же цели, одни и те же желания, общая постель, общие планы. С Ксенией — разница в двадцать четыре ступеньки делала свое дело.
«Сейчас» — штука неопределенная и одновременно не имеющая срока давности, потому что может длиться годами. Мучительное осознание — сам он едва ли далеко ушел от «сейчас» того периода, когда медленно сходил с ума. Падать больно, если мнишь себя сидящим где-то очень высоко.
Познание друг друга — физическое познание — увлекательнейший процесс.
Когда к человеку относятся по-человечески, он расслабляется.
Провести весь вечер в компании стероидного принца без лишних извилин — совершенно левая перспектива. Нет, он был хороший, добрый. Но недалекий. Из тех, кто прочитал лишь две книги — синюю и вторую, как в анекдоте. Зато все знал о тренажерных залах столицы и ведущих мировых футбольных командах. Он даже отпуска подгадывал под какие-нибудь чемпионаты.
Нет, он отдавал себе отчет, что вся эта бодяга в его голове — не иное, чем плод бессонницы и раздражения. Но вместе с тем, стоило только решиться — отпустило. Превратить жизнь из артхаусной драмы в легкий водевиль. Про фельдшера и стюардессу. Даже несмотря на то, что ноябрь — месяц, совсем не располагающий к водевилям. Но органично захлебнуться жалостью к себе он тоже теперь уже не мог.
Утро — это катастрофа. Утро — это ежедневная катастрофа, которая не имеет просвета, и солнечные лучи из-за занавесок не в счет, поскольку они лишь усугубляют мучения. Час расплаты за все деяния: за разврат, возлияния и просто ночные бдения. Утро — не время обновления и не повод начать сначала жизнь. Утро — это время пожинать плоды прожитого и пережитого. Пятый всадник Апокалипсиса и ничуть не меньше. Хуже, чем мор. Страшнее чумы.