Вопрос, который следовало задать, звучит так: как работал разум Эйнштейна, а не его мозг. Сам Эйнштейн чаще всего объяснял свои интеллектуальные достижения любопытством. В конце жизни он сформулировал это так: “У меня нет специальных талантов, я просто неистово любопытен”.
“Странно в старении то, что постепенно утрачиваешь способность отождествлять себя со здесь и сейчас, – написал Эйнштейн своему другу, королеве-матери Бельгии. – Кажется, будто тебя в одиночестве переместили в бесконечность”.
Помните, что однажды сказал великий Брилья-Саварен? «Обед без сыра – это то же, что красавица без глаза». Voilà, monsieur.
Иногда мне кажется, что измены повсюду. Я бегу от собственных, меня догоняют чужие. Мы будто в круговороте, где уже все друг с другом перетрахались и друг друга предали. Все врут, все изменяют.
Равнодушие общества – это страшный диагноз. Его надо лечить, как вариант через культурные мероприятия. Одно дело – вещать о самом прогрессивном обществе, и совсем другое – доказать собственным гражданам на деле, что мы им являемся.
Нельзя забывать о силе слова, которая гораздо разрушительнее иной танковой дивизии. Если на подсознание постоянно капать, внушая, что все плохо, то человек постепенно начнет в это верить.
М-да, женская логика – вещь странная и изучению не подлежит.
Советское кино пыталось воспитать у человека тягу к прекрасному и правильную жизненную позицию. Чего нельзя сказать об америкосах и прочих французах.
Параллельные влюбленности украшали его жизнь, как сорванные цветы в вазе. И так же непременно вяли. А семья, как утес, – вечна, и надо всем возвышается.
И сами эти фразы, и то, как они были собраны, привело меня к мысли, что он художник, и его краски – слова. Рисует он ими хлёстко, метко, пронзительно.