Говорят, в тихом омуте бесы водятся, но в тебе под грудой бесов находятся еще бесы.
— Дурак, — выпаливаю я.
— Здесь есть один. Ток женского рода…
«Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существование, не стало мое существованье для тебя».
Грася стояла ошеломлённая. Что это? Так целуются? Вот прямо так?
— Но я не она!
Оборотень долго смотрел на меня, потом горько усмехнулся и кивнул:
— Все верно. Бри не ты. И Инесс не ты. И Марго не ты, — потом поднялся: — Иди спать, Люция!
Я вся в грехах и вся же в сперме. Снова стону, лезу под душ, грехи не смыть, но хоть тело отмою.
— Мама, — перебила я, потянувшись за очередным пирожком. — Тянет меня на красавцев, вот просто, как мух на дерьмо.
И тут она, единственная слеза сползла по щеке — идеально.
Нотариус, который Сергей Васильевич, смотрит на нас с такой сияющей улыбкой, словно мы слились в поцелуе любви, над нашими головами появилась двойная радуга, по которой единорожки с разноцветными гривами скачут под пение ангелочков.
— Знаешь, темного властелина не так страшно двигать, как голу… Впрочем, не суть важно, какого цвета.