Книги Максим Кич
Наши разговоры похожи на плеск мутной воды ≈ а оттого всё реже звучит в вагоне человеческая речь. Всё тише и безмолвней силуэты, разбросанные по иссечённой тенями коробке.
Раньше Ивашка замечал над водою и белых птиц, но потом они исчезли. Теперь птицы были исключительно чёрными. Ивашка предположил, что белым птицам не годилась в питьё чёрная вода - вот и умерли они, когда в дальнем-дальнем лесу пересох последний белый источник
Когда идёт дождь, мне хочется заправить в старую печатную машинку чистый лист и написать что-нибудь изысканно-декадентское, чтобы были Любовь и Смерть, чтобы играло танго, и лицо партнёра было загримировано под череп, чтобы в бокале уже пузырился яд, и чтобы всё это происходило на фоне декораций викторианской эпохи.
И пока вокруг нас одна только голая земля, спрессованная драглайнами в монолит и отполированная ими же до зеркального блеска, пока дни обжигающе горячи, а по ночам идёт снег, пока это всё происходит с нами - мы скованы одной цепью, и вынуждены защищать друг друга и греться друг о друга, какими бы ненавистными сейчас не казались соприкосновения.
Я говорю, что есть жизнь вне нас, что есть начало всего вне слов, что без этого остаётся только мерзость запустения. Я говорю, что с вечностью пребудут живые, потому что вечность не тлен, но торжество живого. Я говорю: пусть пылает, пусть рушится, пусть возрождается и плодоносит, потому что только в этом есть жизнь. Верни машинам машинное, людям верни вечность!
Они договорились так: ей сегодня быть принцессой, сотни лет спящей в увитой плющом башне заброшенного замка, а ему - дезертиром, только что бежавшим из окопов Первой Мировой.
Человек сидит на стуле, обрезанный границей телеэкрана до пояса. Низкое качество записи скрывает подробности его лица. Комната плохо освещена - виден только человек и журнальный столик рядом с ним. Шумовые полосы пробегают сверху вниз. Человек берёт со столика пузатый тупорылый револьвер, переламывает его и заряжает одним патроном.
...И немедленно выпил. Полбутылки пива и литр джин-тоника. Больше ничего в комнате естествоиспытателей неопределённой литературной ориентации я не обнаружил.
Решил немного похулиганить во славу Чёрной Жеки. В художественной ценности текста я сильно сомневаюсь, но это тот случай, когда участие важнее победы.
Где-то в прошлом есть неприметные развилки, превратившие тебя в то, что ты есть. Для тебя они - словно альбом с полинялыми снимками - где-то там, в сплетениях реализованных возможностей, осталась твоя человеческая сущность. Где-то там, глубоко в воплощённой необратимости, ты снова попал во власть мясной машины.
А младшему прокуратору Курту Гняштику не суждено перед смертью даже увидеть небо. Потому что вверху - зиан. Депеши передают через щель в кирпичной кладке верные властям люди. Курт читает их, надписывает резолюции - их забирают через ту же щель. Нельзя смотреть в глаза. Нельзя слышать голос. Глаза и уши - главные пути, которыми идёт зиан.
Люди и числа. Хаос и порядок. Смотри: хаос рождает порядок. Смотри: порядок провоцирует хаос. ...и жёлтые листья с обгоревшими краями.
А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской.
Смачное надругательство над троими из Простоквашино, совершённое с особым цинизмом.
Если кто-то не знаёт о чём речь, то это такое лавкрафтианское прочтение книги «Дядя Фёдор, кот и пёс» Э. Успенского (все права принадлежат тем, кому они принадлежат).