жизнь похожа на продажную девку, что заманивает путников в придорожной таверне. Обещает наслаждение и небеса, а на деле отдает лишь потасканное тело, да еще и спрашивает за это плату. Да и продается всякому, кто сильнее или у кого кошель толще. И нет никакой любви в этой шлюхе – жизни.
власть и милосердие плохо сочетаются.
Только глупцы и трусы говорят о том, что хотят сделать. Глупцы от бестолкового благородства. Трусы в надежде, что бить не придется.
– Я пришлю тебе новое платье, раяна. Поднялся, поднимая с пола свою одежду. Новое платье? Пришли мне новое сердце, аид. Старое ты искромсал в клочья.
«Ты ведь не умеешь наполовину, не умеешь вполсилы. И тебе будет в тысячи раз больнее, чем мне! Любить – больно, правда, аид? Во сто крат больнее твоего ножа… Ты будешь мучиться от этой любви, пока не подохнешь, слышишь! Потому что та, о ком ты думаешь, никогда не будет твоей!»
«Он видел ее разной. Но смеющейся? Вот такой — никогда. И он любовался ею — такой. Смотрел, не в силах даже отвести взгляд. Хмурился от того, что она стояла босая на холодном камне. Мрачнел от того, что его это настолько беспокоит. И чувствовал себя счастливым, понимая, что смог заставить ее смеяться»
«Перенеси меня туда, где я буду счастлива, — прошептала Оникс, надевая кольцо на палец. И всхлипнула. Ничего не произошло. То ли не было на этой земле места, позволившего бы раяне стать счастливой, то ли это место было здесь. Здесь, в этом дворце, рядом со зверем, что метался где-то в коридорах, воя от боли и ярости.»
«Странно, но она даже не винила аида. Ей было больно. За его боль, за несбывшееся счастье. А вот ненависти не было. Оникс разучилась его ненавидеть, когда научилась его любить.»
«И все же… он ждал другой встречи. Другого взгляда, других слов. Нет, не ждал – надеялся. Ожидание основывается на реальных событиях, ожидание – порождение разума и логики. Он надеялся. Надежда эфемерна, и ей для существования не нужно ничего… лишь желание души.»
«Нет, женщины не меняют мужчин. Они просто показывают им что-то неизведанное, заменяют инстинкты чувствами, они пробуждают в простом и понятном — сложное и тайное, притягательное и запретное. Заставляют хотеть чего-то иного. Того, чего нельзя получить без них. Без нежного женского тела, без добровольной улыбки, без нежности. Они смеются над черно-белым мужским миром и выливают в него целые ведра красок, слишком ярких, слишком разных. И, показав все это многоцветие, говорят: сможешь теперь вернуться в свой серый мир и снова верить, что можно жить лишь в черно-белой палитре?
Сможешь? Живи.»
Не бывает сослагательного наклонения в судьбе. Есть или то, что случилось, или… или то, что не стоит глупых сожалений. Какой смысл изводить себя тем, что могло бы быть, если бы реальность была иной? Она такая, какая есть – жестокая и злая, бьющая порой наотмашь и дразнящая красивой иллюзией сказки.
Смотри… огонь жаден. Он не умеет любить по-другому. Чтобы жить, ему необходимо дерево, но эта любовь губительна для обоих. Пламя пожирает полено, превращает его в пепел, с каждым поцелуем взмывая все выше, разгораясь все ярче… но это смертельный танец, Диана… Потому что, убивая дерево, огонь тоже гибнет. Горит ярко, но умирает… И когда от дерева ничего не останется, пламя погаснет. Оно не может жить само по себе… Это так похоже на любовь, правда, Диана? Убивать того, кого больше всего любишь…
В мои тринадцать мне снились кошмары. Только я не знала, что надо бояться не чудовищ во снах, а того, кто приходит утешать меня.
Не бывает сослогательного наклонения в судьбе.
— Рори? — изумилась я, узнав голос. — Какого черта ты меня пугаешь? Я чуть было не поверила в привидения! — А что в них не верить? — пробурчал парень. — Они существуют. По крайней мере, в Ирландии.
"Милая, - сказал он мне, - У меня есть море, солнце, а моя красавица жена приготовила пасту. У меня есть все для счастья. Я не стал бы шевелиться ради того, чтобы заработать деньги, которыми ты трясешь перед моим носом. Но я накормлю тебя, чтобы поделиться своим счастьем".
В Италии хорошо лейтяйничать и мечтать. О несбыточном. Ведь здесь, на берегу моря, все кажется возможным, даже самое сокровенное.
- Он ничего тебе не сделал? Я нахмурилась, глядя на старого друга. — А должен был? — осторожно спросила я. У этих стен есть уши, так что мы были очень аккуратны в словах. — Ты не видела Северное крыло? — тихо спросил Аршер. — Нет, а что с ним? — Ну… его больше нет.
Любовь и ненависть... Слишком близко.
Выбор – самое трудное в нашей жизни и то, что определяет нас. От того, какой путь мы избираем, мы проживаем ту или иную жизнь. Я не верю в предназначение. Я верю в выбор. Множество вариантов из всех возможных, один - верный.
Она не любила вспоминать, не позволяла себе думать о прошлом, но иногда… очень редко, отпускала память. И тогда они приходили к ней: воспоминания. Дни, минуты, часы, словно сверкающие песчинки в колбе песочных часов, крохотные кусочки ее жизни. Песок — для всего мира. Драгоценности — для нее.
- Если не хочешь видеть темноту, надо смотреть на свет...
Наша жизнь была бы куда проще, если бы мы перестали прятаться за нормами и правилами.
Зло всегда громогласно, а добро молчаливо…
— А тебе надо поспать, эри, — девочка снова провела палочкой по решетке, и та мягко зазвучала, словно лютня. — Я так думаю. Когда я не знаю, что делать, то просто засыпаю…