Записи группы

Нет, поплакать вовсе неплохо, но только пока плачешь. Рано или поздно приходится останавливаться и решать, что же делать дальше.

– Говори что хочешь, Рипичип, но существуют обстоятельства, которые человек не способен вынести.
– Что ж, значит, мне повезло, что я не человек, – усмехнулся Рипичип и отвесил шутовской поклон.

– Знаешь, Сью, мне сейчас в голову пришла ужасная мысль… Представляешь, как было бы ужасно, если бы в один прекрасный день в нашем собственном мире, дома, люди начали становиться дикими внутри, как здесь звери, а выглядели бы ещё как люди, и невозможно было бы отличить, кто из них кто… 

– Аслан, – потупился Игого, – прости мне мою глупость.
– Счастлив тот зверь, который может сознаться в глупости, пока еще молод, как, впрочем, и человек.

– Обвинять во лжи того, кто никогда вам не лгал, не шутка, отнюдь не шутка.

– Мы ведь еще не такие плохие, как они?
– Еще не такие, дочь Евы, – сказал лев. – Но с каждым столетием все хуже. Очень может быть, что самые плохие из вас узнают тайну, опасную, как то заклятие. Скоро, очень скоро, раньше, чем вы состаритесь, в великих странах вашего мира будут править тираны, которым так же безразличны радость, милость и правда, как злой королеве. От вас и от подобных вам зависит, долго ли они пробудут и много ли натворят. Это предупреждение.

— Знаю, ты думаешь, я была одинока, ведь нас бросил твой отец. Но это не так. Я была самой счастливой женщиной! Мне подарили тебя. Поверь, ты обретешь свое счастье. Я знаю это. Научись доверять. Да, я сама предупреждала тебя всегда все держать в секрете, но ведь моя девочка выросла, ты не сможешь всю жизнь провести в одиночестве. Любовь — наше спасение...

«Честь мне судья, — сказала она и слова ее вошли в анналы истории. — Разум – мой проводник. Бога нет. Нет его суда, которым пугают священники, стремясь призвать нас к покорности. Нет ничего за гранью смерти. Но у каждого из нас есть бесценное время, которую нельзя тратить на бессмысленные, но привычные ритуалы. Вместо поклонения чего-то, что находится за гранью человеческого понимания, мы должны искать ответы на вопросы вселенной, жить в мире с самими собой и делать тех, кто рядом с нами немного счастливее».

— Ты утомляешь меня, — сказал он в заключение. — Я не привык размышлять, я только подчиняюсь.

– Николас, я не давала вам согласия, – напомнила я. – Мы слишком мало знаем друг друга, чтобы принимать такое решение. Серьезное решение, от которого зависит и ваша, и моя жизнь. Да и жизнь наших близких тоже.

– Штефани, счастье в браке не зависит от того, сколько супруги знают друг друга до брака.

Эти слова больше подходили зрелому инору, чем молодому курсанту.

– Возможно, и не зависит, – согласилась я. – Но когда есть возможность узнать человека поближе, удается избежать отношений, которые с самого начала обречены.

Жить, никому не доверяя, попросту страшно. Не может же быть, что все вокруг врут.

Ну подумаешь, сестра – ведьма. С кем не бывает. Зато ей мальчики нравятся, а не девочки. А это уже хорошо!

Намеки – не мужской конек. Только прямой текст. Не больше трех слов в предложении. Который для достоверности результата стоит повторить несколько раз.

– Ты знал, что у сулийцев нет слова, чтобы сказать «прости»?

– И что же вы делаете, когда наступаете кому-то на ногу?

– Я не наступаю людям на ноги.

– Ты поняла, что я имел в виду.

– Ничего. Мы понимаем, что это не было преднамеренно. Мы живем в трудных условиях и путешествуем вместе. У нас нет времени постоянно извиняться за свое существование. Но когда кто-то делает что-то неправильно, совершает ошибку, мы не просим прощения. Мы обещаем загладить свою вину.

– Я так и сделаю.

– Мати эн шева елу. У этого действия не будет эха. Это значит, что мы не повторим тех же ошибок, не продолжим приносить вред.

Леонарда последовала совету помощницы и удалила часть монотонных приключений Памелы. Вместо этого Таня порекомендовала сделать акцент на нарастающей химии между героиней и героем. Ее величество задумались.
– Я сама не верю, что эдакий подлец может перевоспитаться, – со вздохом призналась Леонарда. – Сколько волка ни корми…
– Малефик все-таки не волк, – возразила Татьяна. – С людьми перевоспитание редко, но случается. Нужен катарсис – что-то неожиданное… потрясение, которое изменит душу плохого парня. Что Малефик видит в Памеле сейчас? Что его притягивает?
– Ее выдающиеся достоинства… плотского характера, – понимающе кивнула королева, теребя кончик пера.
– Вот! А нужно, чтобы он раскрыл ее как личность, увидел сердце под корсажем.
– Не имею представления, как перевести сюжет в плоскость духовного, – Леонарда устало вздохнула.
– Ну… избыток духовного нам тоже не нужен, читатели заскучают, а вот выжать пару сентиментальных слезинок не помешает. 

«Рассказать тебе тайну настоящей любви? – спросил он ее однажды. – Мой друг часто говаривал, что женщины любят цветы. У него было много романов, но он так и не нашел себе жену. Знаешь почему? Женщины любят цветы, но лишь одна из сотен тысяч любит аромат гардений в конце лета, напоминающих ей о крыльце бабушкиного дома. Лишь одна из них любит цветы яблони в синей чашке. Лишь одна любит дикую герань».
«Это мама!» – воскликнула Инеж.
«Да, мама любит дикую герань, потому что не существует других цветов этого оттенка, и она утверждает, что, когда ломает стебель и заправляет его себе за ухо, весь мир пахнет летом. Многие парни будут дарить тебе цветы. Но однажды ты встретишь того, кто запомнит твой любимый цветок, твою любимую песню, твои любимые сладости. И даже если он окажется слишком бедным, чтобы принести их тебе, это не будет иметь значения, потому что он потратит время, чтобы узнать тебя так, как не знает никто другой. Только он заслужит твою любовь».

"Вода, — подумал он, — Вся наша жизнь, сами мы, как эта вот вода. Журчим, рвемся ввысь, течем, пробивая путь нашим желаниям и устремлениям, огибаем препятствия. Зачем, к чему? Сами не знаем. Считаем себя высшими существами, что поднялись выше всех иных тварей земных, уверены, что наш разум и воля наша прокладывают наши путь в жизни, а сами течем по трубам, проложенным умелым мастером для увеселения какого-то богатого бездельника, и весь наш плеск, журчание, бурление — все это лишь потеха для чьих-то глаз и ушей.
Вода… Каков смысл во всех этих бурлящих страстях, кипящих чувствах, несущихся событиях? Ведь течем как горный ручей, быстро, звонко, стремительно а жить-то и не успеваем. Сами не замечаем, как превращаемся сначала в медлительный ручей равнины, а потом и в топкое болото, куда лучше не лезть — иначе утонешь. И живут в нас уже лягушки, пиявки да комары, а не веселый звон выбивающегося из-под горного ледника чистого потока и отражение безоблачно-голубого неба. Вот тогда-то и задумываемся, тогда и понимаем, что надо было не гоняться за химерами, а жить — просто жить. Дышать полной грудью, любоваться рассветами и закатами, ездить верхом, дарить девушкам цветы, читать умные книги, любить всей душой. Жить. Так, чтобы когда придет твой конец, было что вспомнить с улыбкой. Увы, болоту этого не дано. Не может оно радоваться и веселиться, не может одарить ничей слух веселым перезвоном водяных струй. Только кваканьем жаб, жужжанием мошкары, да плеском лопнувших пузырей болотного газа может оно наградить окружающих. Да еще блуждающими огоньками "мудрости прожитых лет".

— Пытаетесь пленить Его Светлость? — негромко поинтересовался он у Таши, — И пленяетесь сами?
— Ну уж нет, — леди Дихано активно обмахивалась веером, — Пленять, это сколько угодно, на это мы завсегда горазды, а вот пленяться самой — увольте. Мужик — скотина в хозяйстве, может, порой и небесполезная, но относится к тому разряду зверья, которое баловать нельзя ну никак, потому как избалованный вниманием и заботой мужчина стремительно наглеет, перестает тобой восторгаться, носить на руках, обожать и, даже, хоть изредка, дарить подарки, ходит по дому в старых заношенных халатах, чешет выпирающий из под него живот, да к тому же имеет наглость требовать, чтобы ты оставалась (в таком-то обществе!) по-прежнему стройной, привлекательной, красивой, желанной, недоступной для посторонних, страстной, а также завтрак, обед и ужин вовремя. Нет, сэр Алан, мужчину надо держать в строгости, в стальных рукавицах с железными шипами, и на коротком поводке, да к тому же, желательно, еще и в наморднике, потому как этот, практически ни на что непригодный, и в быту абсолютно беспомощный, подвид человека, очень любит, чтобы пленившаяся им женщина глядела ему в рот с видом, выражающим полнейшее счастье от осознания того, что Великий и Могучий Самец выбрал в спутницы жизни именно ее, пока он, раскрыв рот, с умным видом вещает какие-нибудь благоглупости и банальности. Ну, а если на мужчине надет намордник, широко раскрыть рот, элементарно, не получится. Оно и к лучшему.

— Лис... Послушай меня внимательно. Когда ты делаешь что-то плохое, ты делаешь это не только против других людей, но и против себя. И действует твой поступок не только на окружающих — на тебя тоже. Причём гораздо сильнее. То, что ты пришла просить прощения у меня, — это и есть проявление подобного действия, Лис. Ты маешься от чувства вины, в глубине души понимая, что поступила плохо. Знаешь, что будет дальше?
— Что? — Голос девочки слегка дрожал. И ладошка, которую я сжимала в своей руке, была холодной.
— Что-то должно победить. Угрызения совести — это неприятно и больно, поэтому ты либо перестанешь поступать плохо, чтобы ничего подобного больше не ощущать, либо… убьёшь в себе совесть. Просто перестанешь переживать за других людей. Станешь жестокой, словно какая-нибудь злая колдунья. Думаешь, откуда берутся злые люди? Не рождаются же они такими. Нет, не рождаются. Просто, однажды совершив плохой поступок и осознав, что им не нравится чувствовать вину, они убивают в себе доброту и человечность.
***
— ... чтобы быть умным, обязательно нужен диплом о вышке?
— В нашем мире — да!
— Значит, я живу в другом мире, — он пожал плечами. — Знаешь, ко мне один раз пыталась устроиться секретарём женщина с тремя высшими образованиями. Я ещё тогда сделал вывод, что, чем больше у человека дипломов — тем у него хуже… нет, не только с умом — с идентификацией себя и того, чем он хочет заниматься. Потому что любая профессия требует времени — сначала учёба, потом работа. Минимум лет пять нужно проработать где угодно, чтобы считаться хоть кем-то, а не человеком с улицы. И вместо того, чтобы углубляться в выбранную профессию, человек скачет по институтам. Одна специальность, другая, третья… В результате во всех он — ноль. Ну максимум двойка по десятибалльной шкале. Понимаешь, о чём я? Лучше быть профессиональным поваром, художником, да хоть мусорщиком — но не никем с тремя дипломами.

— Эх! Повезло тебе. Бесплатный учитель достался, — на лице Маргоши расцвела улыбка, — научу, так и быть, уму разуму, чтобы любить себя научилась. Вот как тебя мужик ценить будет, если ты сама себя ни во что не ставишь?
— Ты намекаешь, что Вадик от меня загулял из-за того, что не одеваюсь стильно?
— А я не намекаю, я прямо говорю. Но не про стильно-не стильно. Тут дело не только в одежде, а во всём. В ощущении себя.
— Ритка, отвали! Я за минимализм. На фиг кучу бабок вбухивать в то, какой казаться? Красота внутри человека.
— Угу-угу… Только встречают по одёжке. Пока твой богатый внутренний мир разглядят — интерес иссякнет. Мы живём во время бешеных скоростей, можно сказать на бегу. Вот представь, едет такой единственный и неповторимый…
— Олигарх? — хихикнула я.
— Само собой, — одобрила она уточнение, — так вот, едет он такой, на шикарной тачке, за тонированными стёклами… А ты — стоишь, такая, дорогу переходить собираешься. И что?
— Что?
— Да ничего! Внутренний мир на скорости не виден. Он тебя в таком прикиде из серой массы не выделит, проедет мимо и не заметит.