Записи группы

Бывают такие ситуации, когда каждый человек должен всё решить для себя сам. Хотя бы ради того, чтобы потом некого было малодушно обвинить в ошибке или неверном совете. Ну а уж правильность решения позже определит жизнь.

– У всех мужчин в личности обязательно имеются чисто женские черты характера. У некоторых более половины. Такие как сострадание, жалость, нежность… поверь, это далеко не худшие человеческие качества. И это вовсе не мешает им всю жизнь оставаться настоящими мужчинами.

 Неизвестность собственной судьбы — великое благо. Только люди живут так, 
словно они вечны. Ссорятся, не думая, что помириться могут и не успеть. 
Теряют драгоценные минуты, не говорят самые важные слова... иногда 
хватает нескольких минут, чтобы понять такие вещи. Обычно это страшные минуты. Или даже последние... 

Н о всё в этом мире имеет свою цену. И рано или поздно, чаще рано, остановленный на бегу, человек вынужден платить. Дорого платить за данное взаймы или на время.

— Гибкость иногда полезное качество. Но в целом… Блаженный Августин, если не ошибаюсь, говорил: «Люби бога и делай что хочешь». Я в том смысле, что границы поступков устанавливаются в зависимости от внутренних принципов. А Августин до того, как стать святым, был жутким развратником. Между прочим.

– Тридцать.

– Что?! – вытаращил глаза тот, – да за такие деньги обученную танцовщицу купить можно!

– А почему ты решил, что моя рабыня не умеет танцевать? – всерьёз заинтересовался Костик. – Ведь даже не видел её! Тридцать пять.

– Ты сумасшедший?! – возмутился работорговец. – Так никто не торгуется! Нужно идти навстречу покупателю! Ладно, дам восемь, раз говоришь, что танцевать умеет.

– Сорок. Она ещё и не то умеет, – наблюдая, как начинает нервничать девчонка, вошёл во вкус Конс.

– Десять! – Абориген пока не догонял, куда могут привести такие торги.

– Пятьдесят.

– Но так нечестно! Сбавляй цену, я и так тебе уступаю! – взвыл торговец.

– Щаз. Шестьдесят. – Костик веселился от души.

– Двенадцать – последняя цена.

– Я беру за шестьдесят! – Откуда взялся Тьершиг, Конс не понял, увидел только отчаяние в глазах Майки и почувствовал себя скотиной.

– Чего берёшь? – холодно осведомился он у усатого.

– Твою рабыню, – нагло уставился на него печёночник.

– А с чего ты взял, будто я её продаю?

– Но вы же торговались! – В голосе игрока сквозь высокомерие и раздражение скользнула непонятная паника.

– Ничего подобного. Я ему сразу сказал, она не продаётся! – сухо отрезал Конс. – А вы, прежде чем лезть в чужие разговоры, хотя бы поинтересовались, о чём речь.

– Как это не продаёшь? – внезапно поразился работорговец. – А зачем торговался?

– Когда я торговался? – поднял бровь парень. – Напомни! Я сказал тебе, что не продаю её? Сказал.

– А потом спросил, сколько я предложу! – оскорбился проныра.

– Ну да, мне интересно было узнать, сколько стоят в Юдаире рабы, а ты чего себе вообразил? Ещё и людей в заблуждение ввёл! – укоризненно попенял проныре Конс, и, заметив махавшего ему Авроноса, важно кивнул Майке: – Идём.
***
Первый признак слабой натуры – желание вылить недовольство собственными ошибками и промахами на совершенно невинных людей. Или зверей. Или просто в никуда.

- Ну че! Пойдем мстить за мою любовь! – потерла руки бабушка. – Ой, хочу увидеть, как драконы влюбленные себя ведут!
- А дедушку ты любила? – спросила я. Мне ужасно не хотелось никуда идти! Поэтому я честно тянула время.
- Любила! Ой, помню, как он мне начал рассказывать, что я, дескать поправилась! Типа толстой стала! – усмехнулась бабушка, мечтательно глядя в окно. – А я трусы ему такие же точно, как у него пошила, но на два размера меньше. И штаны. Нормальные убрала, а эти по местам разложила. Надел, а они ему малы. Он другие. И те малы. И тут я ему: «Ой, а чей-то мы разжирели!». Он потом еще долго бегал по целителям, зелья в для похудения пил. А я ему каждый день рассказывала, что он жирный. Да, были времена!

– Я считаю, правильнее было бы заниматься своей жизнью, – наконец-то произнес он. – Изменения всегда к лучшему, но почему нужно обязательно стараться ради кого-то? Самый дорогой ваш человек – это вы сами. Точнее, ведьма. Извиняюсь, – поправил он. – Месть – не лучшая цель, а вот желание стать лучше – похвально. Просто получается, что вы до этого жили ради Альфы, пытались понравиться и ждали его. Теперь поступаете точно так же. Василиса, вы отдали ему всю себя и ждете, что он поступит также. Правда жизни в том, что ваша жертва никому не нужна. Вы просто не умеете жить для себя, как и многие в нашем мире.

 Даже в свои двенадцать, читая «Трех мушкетеров», я недоумевала, как могла Анна Австрийская, в общем, неглупая женщина, взрослая, обойтись со своими подвесками так… безрассудно? По-детски? Став постарше и прочитав побольше книг, не только маркированных «для среднего и старшего школьного возраста», я поняла, что это такой прием. Не у политиков и королев, а у писателей и сценаристов. Нет глупости — нет сюжета. Или есть, но это сложнее и, вероятно, затратнее. 
Нет глупости — нет плахи. Анна Болейн попала на эшафот по стечению обстоятельств. Оправдание: у меня было мало времени. У меня его вообще не было, но оправдание собственной неосмотрительности… собственного крайнего идиотизма — утешение слабое.

 Какая неприятность: помимо того, чтобы писать книги, нужно еще и думать. 

– Ну ты даешь! Тут все только о тебе и говорят. А ты от меня спряталась. И еще и телефон недоступен. Всё приходится узнавать от посторонних людей.
– Что «все»? – устало спросила я.
– Ну, например, что у тебя роман с нашим боссом.
Ах, ну да. Разумеется, эта сплетня уже достигла всех уголков клиники. И, в отличие от невозмутимого Юрия Витальевича, к которому вряд ли кто пристанет с вопросами, мне придется как-то с этим разбираться.
Я представила себе, как начну сейчас объяснять Юльке, что никакого романа ни с каким боссом у меня нет, и как она скажет: ну да, конечно! Но все-таки не поверит. Долгих объяснений и споров совсем не хотелось, и поэтому я не стала запираться:
– Вообще-то это большой секрет. Но тебе как лучшей подруге я скажу. У нас с Юрой… ну то есть с Юрием Витальевичем, действительно роман.
– Ты серьезно?
Кажется, такого она не ожидала.
– Ну да. А почему бы и нет? Ты же сама говорила, что он просто подарок.
– Так, я выезжаю, мне срочно нужны подробности.
Да уж действительно. Какой нужно было быть глупой, чтобы предположить, что я смогу отделаться формальным признанием!
– Извини, – строго сказала я, – подробностей не будет.
– Это еще почему? – обиженно буркнула Юлька.
– Он потребовал с меня подписку о неразглашении. Ну ты сама понимаешь, он человек известный. Мало ли что просочится в прессу.
Я понятия не имела, интересуют ли прессу предприниматели такого уровня, но врала уже напропалую.
– В общем, ничего тебе рассказать не могу: ни сейчас, ни потом. Только через семь лет после того, как мы расстанемся.
– А вы расстанетесь? – ошалело спросила она, кажется, совсем не то, что собиралась.
– Конечно, – уверенно подтвердила я. – И вот тогда-то я прибегу к тебе плакаться в жилетку. Но все равно ничего не расскажу. Даже не надейся!

Мужики красивых боятся. По жизни они любят средних, а с красивыми они спят в мечтах. Со средними они кавалеры и властелины, а с красивыми они сторожа.

– От страхов, мешающих жить и работать, нужно избавляться.

Когда-то давно Ибрис слышал — уже не помнил, от кого — занятную мысль о любви. Он тогда посмеялся, а теперь понял: предки не лгали. Любовь не приходит сразу ослепительной страстью, она по крупицам проникает внутрь, но с самого первого дня руководит поступками. С Эвисой случилось именно так. Мелочь накладывалась на мелочь, чтобы стать прочным чувством.

Если любое существо регулярно подвергать разным телесным наказаниям, адекватно мыслить и вести себя оно уже не сможет.

Должна же присутствовать в жизни романтика, а не только серые унылые учебные будни.

– Мужчин, виновных в домашнем насилии, можно лишь презирать.

Для живых каждый день – это отрезок долгого пути, наполненный событиями, спешкой, суматохой, делами. Дни бегут один за другим, внося в жизнь бесконечные поправки, коррективы, перемены. Мы живем, дышим, строим планы, достигаем целей. Каждый миг драгоценен, потому что никогда не повторится, и мы спешим, спешим жить.

— А про родителей я вот что скажу: так оно лучше будет — одной пожить, уж совсем они свободы тебе не давали. Я знаю, что больно сейчас, но перетерпеть нужно, а когда невмоготу станет, сразу нам говори, в себе не держи. Чувства — они такие, их выпускать надо, а то как начнут бродить да с ума сводить. А время пройдет, и болеть меньше станет, ты уж мне поверь. Прошлое вернуть никак нельзя, с настоящими родителями не увидеться, а Эстер и Роланд тебя вырастили, тебе просто со всем этим смириться нужно.

Эмоции — это самая ужасная вещь на свете. Именно из-за них люди утрачивают волю, именно из-за них прогибаются под обстоятельства. Иногда слишком сильные эмоции способны затуманить разум, смешать ориентиры.