Лавр

Я плакал в троллейбусе.
Я плакал, когда пылесосил.
Когда жарил свинину в винном соусе и гулял на Чистопрудном бульваре.
Плакал в подушку.
Кажется, «я выплакал слишком много слез» для своего возраста и пола. Раньше мне было неловко плакать, но потом мне как-то открылось, что пушкинская строчка «над вымыслом слезами обольюсь» касается литературы, и стало легко. Слезы, пролитые над книжкой, не сентиментальность, а намек на то, что есть душа, решил я. И хоть не все ученые согласны с этой гипотезой, я перестал стыдиться. Просто разложил в задние карманы всех своих штанов по носовому платку.

В троллейбусе и на Чистопрудном бульваре я плакал, слушая роман Евгения Водолазкина «Лавр». И тут совершенно невозможно остаться с сухими глазами, потому что роман о милосердии. О сострадании и любви к человеку. По сути, «Лавр» – агиографическая литература. Житие. А еще точнее, это история жизни русского средневекового врача, целителя, четыре основные этапа которой рассказаны в виде разных по жанру житий.
Перед нами: святой,
юродивый,
странник,
пустынник.
«Отцы пустынники и жены непорочны!»

Действие происходит в районе 7000 года от сотворения мира, конец XV века от рождества Христова. Все ждут конца света, который так и не наступает. Но автор хочет нам сказать, что события романа разворачиваются вне времени, ведь только тела заперты в конкретной эпохе, а любовь, Бог и наша бессмертная душа существуют в вечности. Герои «Лавра» имеют возможность видеть прошлое и будущее, слышать друг друга на расстоянии. И эта идея вневременности, метафора голоса на расстоянии, мне кажется самой интересной. И вот в каком ключе.
Ведь перед нами не производственный роман о средневековых врачах. Это роман о русской святости. Источником вдохновения автору послужили совершенно конкретные русские жития. И заслуга Водолазкина, доктора наук, специалиста по древнерусской литературе, в том, что он напоминает нам, какая она, эта необычная русская святость.
Как свидетель чудес,
приносит нам забытые рассказы
и диковинные древности.

В самом деле, знаем ли мы древнерусскую литературу? Боюсь, далеко не все могут вспомнить «Му-му» Тургенева. А литература Древней Руси – воспринимается чем-то соседствующем с наскальной живописью. Но дело в том, что, несмотря на разрывы и революции, в русском историческом сознании наблюдается преемственность, и принципиальные черты политического идеала, яркие исторические переживания далекой древности и большие идеи, возникшие столетия назад, – никуда не делись. Они продолжают жить в нас. И подобная информация, запечатленная в национальном сознании, имеет особенность воспроизводиться на каждом новом историческом этапе.
Эту идею высказывал философ Г.П. Федотов. Он говорил, что такую преемственность невозможно выразить единой идеологической формулой. Пока народ жив, всякие определения остаются неполными и неточными. Но ни одна из существующих черт народа не исчезает. Некоторые из них могут терять в истории доминирующее значение, но это не значит, что они не оказывают влияния на будущее.

То есть, читая древнерусскую литературу, всматриваясь в поведение житийных героев, изучая характер русской святости, мы можем лучше понять себя. Услышать этот голос на расстоянии. И, может быть, я извел столько носовых платков потому, что чувствовал родство. Чувствовал себя не просто изолированным индивидом, идущем по весенней Москве 2014 года с наушниками в ушах, а частью большого рода, воплощенным этапом исторического движения моего народа. Сотню лет назад здесь шел Борис (и также зацветала сирень), через сотню лет пройдет Борис. А я – тот Борис, который идет здесь сейчас. Сознание рода дает точку опоры в жизни. Я вспоминал Флоренского, который говорил, что род стремится к выражению своей идеи в истории, а перед отдельным человеком стоит задача сохранения культурных и общественных ценностей. Тот далекий Борис нес ответственность передо мной за «достояние рода», а мне нужно нести ответственность перед Борисом из будущего. А я даже «Войну и мир» не дочитал.

Роман Водолазкина не лишен недостатков: излишних физиологических подробностей, непрописанных персонажей. В нем фальшивая концовка. Но все это можно простить за тот диалог с предками, который Водолазкин нам организовал. За возможность почувствовать связь со своим народом и историей. За ощущение опоры в этой холодной Москве. И в этой жаркой Москве.

Пожалуй, «Лавр» - самая достойная книга из всего, что написано российскими авторами и издано в последнее время. За современную русскую литературу каждый раз страшно приниматься, от неё не ждёшь ничего хорошего, а за вычетом Улицкой и Рубиной нет практически ничего, что можно было бы читать без филологической и психологической поддержки. Кто пишет хорошим русским языком, не уступая Довлатову или Набокову? Кто пишет интересные истории, которые можно пересказать? Кто достаточно умён, чтобы не умничать? Кто пишет о героях, которых можно ставить в пример? Вокруг одни только спивающиеся географы да мнимые крестьяне с бездельниками-тинейджерами. И вот в момент, когда от современной русской литературы уже и не ждёшь ничего хорошего, появляется «Лавр» Евгения Водолазкина. Эту книгу не стыдно посоветовать старшим, настолько она хороша. Пока Водолазкин рассказывает эту историю одного человека от рождения до самой смерти, читатель видит то деревенского знахаря, то семьянина, то монаха-отшельника, то Афанасия Никитина, ходившего за три моря, а в конце Лавр так и вовсе походит на земного отца Иисуса Христа. С каждым новым поворотом судьбы главный герой обретает новое имя, его характер развивается – вот он ещё мальчишка, собирающий травы, а вот принял обет молчания. В какой-то момент средневековая Русь даже обернётся «Именем розы» Умберто Эко, проскользнёт тень монашка Адсона. Иногда автор шутит, это прекрасно. Многие говорят, что вся книга напоминает житие святого, что не совсем верно. Жития святых обычно исключительно лаконичны: принял постриг, совершал богоугодное, преставился. Здесь же – путь человека, с ошибками и невзгодами. История врача. Читая «Лавра», можно случайно узнать всё про загадочную русскую душу и закрыть книгу с лёгким сердцем и светлой головой.

«В принципе, ответил старец, мне нечего тебе сказать. Разве что: живи, друже, поближе к кладбищу, ты такой дылда, что нести тебя будет тяжело».

Позвольте мне быть несогласной...

Извиняйте, хлопцы, но не понравилось. То есть как, не то чтобы совсем не понравилось, но не моё. Тут прекрасный русский язык, и никто не воспротивится. Но, вот положа руку на сердце, страдания Арсения мне были чужды. Если честно, смысл написания книги мне не понятен. И вот просто, хотелось бы понять: пластиковые бутылки в средневековом лесу это была метафора или как? Или вопрос сироты в лесной хижине: "это был комплимент"? Видимо, просто совсем не моё. Не передал мне автор сочувствия к Арсению и к его страданиям. Прям вот честно, да ладно...

Книга прочитана/прослушана в рамках игры Собери их всех! (Дуэльный зал); в группе Мир аудиокниг и в клубе Белая сова.

Источник

Господин Водолазкин, вы реабилитированы в моих глазах после унылой книжечки "Инструмент языка". Художка получилась отменная.

Я вообще так поняла, что это наш славянский Умберто Эко. Причём, мне кажется, даже сознательно: все эти итальянцы, бесконечные перечисления, стилизация под старину (впрочем, именно что стилизация, древнерусской тяжеловесности нет), чисто баудолиновская поездка, монахи, чудеса, бестиарии, снова списки, церковь-церковь, выверенное пространство, каноничность древнерусской формы (житие же, пусть и осовремененное), при всём этом — вполне современный сюжет со всеми принадлежностями современного романа. Не сразу это понимаешь, потому что эковское средневековье всё-таки выглядит совершенно иначе, нежели древнерусская довольно скудная и аскетичная традиция, да и пишет Эко погуще (это не в укор Водолазкину, который пишет от обратного не "пожиже", а "попрозрачнее"). Глубину проработки именно исторического пласта и работу с языком оценить по достоинству не могу, так как сама в этом ничего не понимаю, но для вот такого среднестатистического обывателя, вроде меня, для которого "ибо", "паки" и "помилуй мя" — уже стилизация, — всё выглядит очень круто. Особенно меня почему-то умилили травушки-муравушки, с которыми возится главный герой. Название, прозвание, как выглядит, где растёт, от чего помогает - и всё это не смотрится в контексте чужеродно, а очень даже мило, заговаривает зубы речитативом, как бабка-знахарка.

При всём этом акценты у Водолазкина совершенно на других моментах, чем у Эко. Хотя это, возможно, обуславливается культурой, которую он описывает. Западная средневековая церковь и все вокруг, все эти путешествия и странности - это чудеса с холодной головой и размеренно тикающим сердцем. Католики сражаются друг с другом и с другими верами разумом, расчетом. Погружение Водолазкина же под стать тёплой, золотой атмосфере православия (не путать с РПЦ, как институтом), где все друг другу братушки и сеструшки (хоть и могут камнями закидать, но это всё бесы, бесы), где дух превыше плоти, где с мёртвыми говоришь, всюду юродивые, а целью путешествия никак не может быть поиск знания, знание придёт само, пока ты ищешь что-то такое невыразимое словами, какой-то ответ на вопрос, который невозможно сформулировать в обычных наших понятиях. Я и сейчас затрудняюсь описать всю ситуацию именно словесно, всё порываюсь для атмосферы тупо накидать тегов: юродивые, отшельник, знахарь, дух, целебный, травушка, схимник, чудеса, воздастся. Не уверена, что они всё равно хоть что-то передают, потому что от современных романов Водолазкин разумно взял динамичность и стройность повествования, так что читать житие (таки житие!) легче лёгкого, даже несмотря на обилие декоративных речевых элементов и откровенно хардкорных натуралистических сцен (зато какие галлюцинации и видения, ах!)

Не понравились некоторые моменты, откровенно резавшие глаз. Рассказчик вроде как вписан в эпоху, такой нейтрально отстранённый, но вдруг прорывается какая-то сентенция про современность (пластиковые бутылки в отвлечённом рассуждении) и магия путешествия во времени рушится. Кое-что в тексте логично, например, видения Амвросия, который предвидел будущее (хитрец Водолазкин, легко вот так предсказывать будущее задним числом), но всё равно смотрится как-то инородно даже в режиме "видений". Сразу другие слова, другие понятия, самолёты, автомобили, верните мне бересту и калачников.

Чтение, услаждающее и разум, и чувства, и душу, и эстетические вкусы. Разнообразное по характеру элементов: от глюков и видений до жёсткого натурализма, но единое по своей структуре. Очень тонкая работа вышла у Водолазкина, отлично.

Долгий путь в себя.

Всякая встреча больше, чем расставание. До встречи - пустота, ничто, а после расставания пустоты уже не бывает. Встретившись однажды, полностью расстаться невозможно.

Агиографический роман, непопулярный сейчас жанр, почти позабытые жития святых...
Эта история, каюсь, не поддалась мне с первой попытки и я, дабы не испортить возможные впечатления неурочностью случая, отложила книгу. Ибо давно известно, что каждая вещь хороша в свой срок. Читаясь исключительно в благоприятный момент, роман срезонировал тем самым правильным образом, когда щемит сердце и мыслями полнится голова. Всё ли удалось понять, заметить, трактовать? Велика вероятность, что нет. Тем и ценно подобное чтение!

Средневековый врач-целитель Арсений-Устин-Лавр, кто он? Пытливый мальчик, несостоявшейся муж и отец, боголюбивый юродивый, несчастный человек, томящийся собственным одиночеством, словно пытке подвергнутый? Елико возможно отвечу, помянуя об обесцвечивании смысла, при облачении оного в слова.
Водолазкин создал наипрекраснейший микс из разности эпох и жизней, где на первый план выступает премудрость великая: сменяются эпохи и мчатся, подгоняемые неумолимым временем, годины - человек всё так же уязвим хвори душевной и телесной. Человек любит и страдает, независимо от года своего рождения, будь то Средневековье или нынешний век. И одиночество не имеет срока давности, и ушедшая в небытие любовь порой то единственное, что держит тебя на поверхности мирской жизни. Прожить свой век за любимую, вина перед которой незыблема, хоть и сомнительна - вот что движет юношей Арсением, превращая оного в почти святого.

Роман пестрит старорусскими фразами и вполне расхожими сейчас выражениями - чудо чудное встретить, к примеру, описание обнажившихся в лесу весенним снеготаянием пластиковых бутылок. Или читать, например, зело современные выражения юродивого Фомы. Время в "Лавре" лишь лучи солнечные, пронзающие землю тонкими стрелами. А Человек проходит сквозь них, не теряя своей исконной сути. Подлость, гневливость, благочестие, верность, вера, милосердие - вот лишь число малое того, что всегда с ним. Было и будет.

Требует большого усердия этот роман, если честно. Можно потонуть в нём, аки в болоте. Засасывает в себя, тянет в глубь. И больно от него, и вырваться трудно, и бросить порой хочется. Не искать спасительной кочки.
Я довольна чтением и вглядываюсь сейчас в это мудрое око на обложке издания. Пронзает оно меня насквозь.

Жизнь состоит из расставаний, сказал Арсений. Но помня об этом, полнее радуешься общению.