О некоторых поступках, пока их не совершишь, нельзя наперед знать, разумные они или дурацкие
Когда странностей в мире накапливается достаточно, ничто уже не кажется странным.
Забавно, как легко додумывать новости, просто глядя на изображение.
Портрет начинает хоть что-то значить только после смерти модели. Для того он, собственно, и предназначен.
Истина ждет писателя в конце каждой фразы. Важно вовремя поставить точку — подловить момент
только дети верят, будто счет — это волшебный способ заставить что-то произойти
Чем хороша жизнь — она на каждом шагу дает тебе шанс исправиться.
Желая сказать "никогда", мы говорим "завтра утром".
«Я все жду, что в мире появится осмысленность. Но она не появляется. И не появится. Никогда.»
Чтобы справиться с болью и страданиями, надо ожесточиться. Причем побыстрее. Самое позднее - прямо сразу.
Не все живое достойно жить
Вот он, подобный бою часов. Голый женский взгляд. Тело ее, как правило, уже голое, но нет ничего голее человеческих глаз; они и кожей-то не прикрыты.
У мертвых тел есть свой, мертвый язык. Он ничего не говорит.
Ох, люди! Мне кажется, нужно обладать большим мужеством или чем-то еще, чтобы вторгаться в других, внутрь других людей. Мы все думаем, что люди вокруг живут в крепостях, в цитаделях, за крепостными рвами, за отвесными стенами, утыканными шипами и битым стеклом. Но на самом деле мы живем в куда более чахлых сооружениях. Выясняется, что мы все – времянки. Или даже нет, можно просто просунуть голову в палатку и потом залезть. Если дадут добро.
Самоубийство — не выбор, правда же. Не в этом мире. Раз уж вы здесь, раз уж взошли на борт, сойти вы не можете. Вам не выбраться.
Не ищите жестокости в старых и немощных. У жестокости ясные глазки и розовый язычок…
На мой взгляд, работа — восьмичасовой приступ паники.
Я не только старалась как можно лучше скрывать свои чувства, но и корила себя за то, что
испытываю их — в результате промывания мозгов дети в Китае вечно мучились угрызениями совести.
В Китае люди, которым вы нравитесь, зачастую стремятся с вами породниться.
В соответствии с китайской традицией семья невесты часто не соглашалась на брачное
предложение с первого раза, чтобы не показаться слишком в нем заинтересованной.
Она поняла, что не будет счастлива с супругом, для которого интрижки и внебрачный секс — естественная часть жизни «настоящего мужчины». Она мечтала встретить человека, который будет ее любить и не станет так ранить.
Я родилась в элитарной коммунистической семье и знала, сколь иерархичным и классово структурированным был Китай при Мао. Никто не мог выйти за жесткие рамки той или иной сословной категории: в анкете рядом с датой рождения и полом неизменно стояла графа «социальное происхождение». Этим определялись карьера, отношения с людьми, вся жизнь. Представители привилегированных слоев часто держались надменно, а рожденные в «дурных» семьях были обречены на жалкое существование. В результате все мы зациклились на том, кто из какой семьи родом и нередко задавали этот вопрос при первом же знакомстве.
В Чэнду месячный паек взрослого уменьшили до восьми с половиной килограммов риса, ста граммов растительного масла, ста граммов мяса, если оно было вообще. Все прочее, даже капуста, практически отсутствовало. Многие страдали отеками — из–за недоедания под кожей скапливалась жидкость, человек желтел и опухал. Наиболее распространенным средством избавления от отеков являлось употребление богатой белком хлореллы. Хлореллу разводили в человеческой моче, поэтому люди перестали пользоваться туалетом, а мочились в плевательницы и бросали туда семена хлореллы. Дня через два из них получалось нечто вроде зеленой икры. Ее вылавливали, промывали и готовили с рисом. На вкус это было отвратительно, но отек действительно спадал.
Как и все остальные, отец получал ограниченный паек. Однако, будучи ответственным работником, пользовался определенными льготами. В нашем блоке имелось две столовых, маленькая для заведующих отделами, их жен и детей и большая для всех прочих, куда ходили бабушка, тетя Цзюньин и домработница. Обычно мы брали еду из столовой домой. На улице достать еду было гораздо сложнее. У провинциальной администрации имелось собственное хозяйство, кроме того, уездные администрации присылали «подарки». Дефицитное продовольствие делилось между столовыми, и малая столовая снабжалась в первую очередь.
Как партработники, родители получали специальные талоны на питание. Мы с бабушкой ходили в спецмагазин за пределами блока и покупали там продукты. Мамины талоны были голубые. Ей полагалось пять яиц, примерно двадцать граммов соевых бобов и столько же сахара в месяц. У отца талоны были желтые. Благодаря высокой должности он получал вдвое больше, чем мама. Семья соединяла запасы из столовых и других источников и делила их между всеми домочадцами. Взрослые всегда отдавали большую часть детям, поэтому я не голодала. Но сами взрослые страдали от недоедания, у бабушки развился небольшой отек. Она выращивала в доме хлореллу, я знала, что старшие ее тайно едят. Как–то я взяла ее в рот и немедленно выплюнула. Больше я к этому тошнотворному зелью не притрагивалась.
Я не понимала, что вокруг меня голод. Однажды, когда я шла в школу и ела пампушку, кто–то вдруг вырвал ее у меня из рук. Опомнившись от потрясения, я увидела босоного мальчишку в шортах, с тощей смуглой спиной, бегущего по переулку и запихивающего в рот мою пампушку. Когда я рассказала об этом случае родителям, папины глаза стали очень печальными. Он потрепал меня по волосам и сказал: «Тебе повезло. Многие дети сейчас голодают».
его личные взгляды никогда не влияли на лечение. «Пациент — это человек, — говорил он. — Вот все, о чем должен думать врач. Ему должно быть безразлично, хороший он или плохой».
Власти долго проводили кампанию по ловле мух и крыс. Ученики должны были отрезать крысам хвосты, класть в конверты и сдавать полиции. Мух следовало сдавать в стеклянных бутылках. Полиция считала каждый хвост и каждую муху.