You can't fix your mistakes. Once people are dead, you can't make them undead.
Они и оказались на войне не в поисках славы или чести, а чтобы избежать бесчестья. Они умирали, чтобы не уцелеть, потеряв себя.
Иной раз ты способен на подвиг, идешь прямо на вражеский огонь, а после, когда вся обстановка вокруг несравнимо легче, огромных усилий стоит не закрывать глаза. А иногда, как на том поле, грань между отвагой и трусостью определяется нелепостью, ерундой.
Делать обобщения относительно войны - все равно, что делать обобщения относительно мира. Почти все правда. Почти все вымысел. Странность войны в том, что вы никогда не будете живы больше, чем когда находились одной ногой на том свете. Вы различаете то, что имеет значение. С чистого листа, как в первый раз, вы любите лишь лучшее в себе и в мире, все, что может быть потеряно. В час ночи вы сидите в своей ячейке и наслаждаетесь видом широкой реки, становящейся розовато красной, и горами позади нее; хотя утром вы должны будете пересечь эту реку и идти в горы и делать ужасные вещи и, возможно, умереть, даже так, вы получаете удовольствие от изучения изумительных цветов реки, вы чувствуете удивление и трепет во время заката, у вас сильно щемит в груди от мысли, каким мог бы быть мир и каким он всегда будет, но не сейчас.
Должен же быть закон, думал я. Если ты за войну, если считаешь, что она того стоит, то ладно, но тогда ты обязан рискнуть своей жизнью: пойти на фронт, вступить в пехоту и сам проливать кровь. И было бы неплохо, если бы ты захватил с собой на войну свою жену, или детей, или любовницу. Я полагал, что нужен закон!
Наверное, суть историй в том, что они создают эффект присутствия.
Я могу рассмотреть то, чего никогда не видел. Я могу наделить лицами горе и любовь, жалость и Бога. Я могу быть храбрым. Я могу снова заставить себя чувствовать.
Смелость, думалось мне, как наследство, отпущена нам в ограниченном размере, и если быть экономным, не тратить ее по пустякам, то на моральный капитал тоже пойдут проценты и мы решительный час встретим во всеоружии. Удобная теория. Она отмахивается от мелочной повседневной храбрости, обыденной трусости придает пристойную окраску, оправдывает прошлое и подслащает будущее.
Теперь он снова вышел, выкарабкался в ноль, и все осталось позади. Потому что и самый крохотный нолик - это дырка, ход в пустоту, это кружок, величины достаточной, чтобы в нем уместился весь мир.
...молчание ему чем-то не нравилось, хорошие вещи так не начинаются.
Свобода медленно, однако верно превращалась в свою противоположность. Деньги ему были нужны, чтобы оставаться свободным, но, запуская в них руку всякий раз, чтобы купить себе очередную частицу свободы, он расставался с такой же частицей денег. Он двигался вперед благодаря деньгам, но путь его был путем потерь и неизбежно должен был привести туда, откуда Нэш начал.
" Мне не интересно знать, сколько у вас есть денег. Но если у вас нет страсти, то и жить тогда незачем."
В конце концов, всё на свете зависит от режиссуры.
Если начинаешь в человеке узнавать себя, он перестает быть чужим.
Главным достоинством денег оказалось не то, что на них можно все купить, а то, что, когда они есть, о них можно не думать.
" Что-то закончилось, что-то должно было вот-вот начаться, и Нэш сейчас оказался между и между, еще не там и уже не здесь."
Расставание далось не без боли, но он ей почти радовался, ему казалось, что это боль благородная, и чем надежней он оборвет связи с прошлым, тем для него же лучше. Чувствовал он себя примерно так же, как человек, набравшийся мужества выстрелить себе в лоб, с той лишь разницей, что этот "выстрел" обещал не смерть, а жизнь, открывая перед ним новые горизонты.
Когда счастье идет тебе в руки, черта с два его остановишь. Хоть весь мир тогда встань на уши. Тогда словно выходишь из тела и все время потом до конца сидишь там будто в сторонке и смотришь, как сам же творишь чудеса. Это уже будто даже и не ты. Все происходит само собой, даже думать почти не нужно, и поэтому уже не ошибиться
— Боже мой, миссис Уайетт, — удивился он, — я понятия не имел, что вы так обо мне подумаете. Вы разве не знаете, что День Дураков — единственный религиозный праздник, который мы отмечаем?
— Нет, — улыбнулась Эннели. — Но на вас это очень похоже.
— Дэн, а Дэн, мне вроде говорили, что ты въезжаешь в ситуацию. Так вот, чтобы действительно в нее въехать, а не прокатить мимо и не врезаться со всей дури, запомни: не задавай чересчур много вопросов.
— Я думал, это всего лишь ферма.
— Му-у, — протянул Мотт.
Мотт спешился и достал из-под настила моста бутылку с прозрачной жидкостью, емкостью в кварту.
Он открутил крышку и махнул бутылкой в сторону Дэниела: «Завтрак». Выхлебав примерно треть, он выдохнул: «Вах!», затем протянул бутылку Дэниелу.
Дэниел взял ее, поморщившись от запаха:
— Зачем это?
— Помогает согреться в нашем холодном мире, — прохрипел Мотт. — Чистый виски. Самодельный.
Дэниел осторожно отпил. «Вот это да, — просипел он. — Жжет».
— Не стесняйся, пей — до вершины еще далеко.
Дэниел сделал глоток еще меньше первого и вручил бутылку Мотту. Тот предложил мулу. Мудозвон обнюхал бутылку, фыркнул, подумал и припал губами к горлышку. Мотт придерживал бутылку, пока мул не мотнул головой и не подался назад.
— Привередничаешь, скотина, — сказал Мотт и пояснил:
— Не любит, если выдержка меньше месяца.
— Ии-и-го-го-гоу! — завопил вдруг Мудозвон и рванулся вперед через мост.
Мотт выдернул кольт и прицелился в убегающего мула.
— Не надо! — воскликнул Дэниел.
Мотт выстрелил, пуля взметнула пыль в двадцати ярдах перед мулом. Мудозвон остановился и с невинным видом принялся щипать траву.
— Да ты не волнуйся, — Мотт обернулся к Дэниелу, — я всегда даю ему предупредительный выстрел, а уж потом открываю огонь всерьез.
— Наверное, не стоило поить его виски, — заметил Дэниел.
— А хрен-то. Виски ему полезно, прибавляет резвости. А вот наркоты ему даже не предлагай. Не переносит. Параноик.
Месть привлекает только до тех пор, пока не придет время нажать на курок. Потом это лишь обыденное убийство.
Мы думаем, что личность это нечто целое и нераздельное. А это постоянный выбор одного из возможных амплуа. Личность - на самом деле сумма личностей, и каждая из них живёт своей жизнью, так же, как электрический провод состоит из множества маленьких, покрытых изоляцией для лучшей сохранности. Ты - и старый моряк, и гость на свадьбе, и невеста, и жених, и министр, и изгой. В тебе уже скрыты все, кто когда-либо жил, живет или должен родиться. Открой хранилище своих сущностей, черпай метафоры из собственного тела.
— Я так поняла, ты беременна, — без всякого выражения сказала она.
Эннели чуть-чуть подвинулась на жестком стуле.
— Похоже.
— Тебя изнасиловали, — почти шепотом сказала сестра Бернадетт. — Ребенка отдадут на усыновление.
Эннели покачала головой.
— Никто меня не насиловал. Меня трахнул любимый мужчина. Это было здорово. И я хочу ребенка.
— И кто же любящий отец?
— Не знаю.
— Не знаешь, — сестра Бернадетт прикрыла глаза и сложила руки на столе. — Не знаешь, потому что он не представился, или потому что всех было трудно запомнить?
Эннели поколебалась секунду и твердо ответила:
— И то, и другое.
Победить страх можно, осознав его, но не борясь с ним, принимая его, но не подчиняясь ему. Надо ощутить легкость и свободно двигаться сквозь пространство. Звучит парадоксально, но преодолеть страх падения можно лишь падением.
— Тогда я дам вам свой обет: если вы не разобьете моих планов, я не разобью вам сердце.