«Ошибки, недопонимания, возникающие на пути досадные препятствия следует воспринимать такими, какие они есть – а именно, естественными проявлениями жизни, представляющими темную ее сторону. Преодолевая эти препятствия, ваш разум развивается, упражняется, достигает совершенства, а характер приобретает силу, выносливость и необходимую твердость».
«Никогда не расслабляйтесь, отделяя важное и существенное от того, что в данный момент не играет роли; никогда не расслабляйтесь, стараясь поддержать себя на самом высоком уровне – в ежедневном стремлении быть последовательным, терпеливым и смелым».
«Все что вам сейчас необходимо, и, вероятно, в скором времени придет, это Любовь, Честь и Правда. Люди с искаженным мышлением, или те, кому недостает добрых чувств, будут стараться ввести вас в заблуждение и убедить и себя, и мир в том, что вы не тот, кто есть на самом деле – или, по крайне мере, можете таким стать… Я желаю своему Принцу великого, благородного, доброго и правдивого сердца, которое послужит надежной основой благороднейших взглядов на человеческую природу и твердой решимости развить их дальше».
Многотрудная карьера политического деятеля требует от человека не просто склонности и энергичности — она требует такого склада ума, который готов сознательно принести в жертву удовольствия ради всеобщей пользы.
Безусловно, это всегда правильно, указать человеку его ошибки, если он их не замечает; но излишняя резкость слишком опасна.
Если женщин лишить женственности, они станут самыми злобными, бессердечными и отвратительными существами; и как тогда мужчины смогут защитить слабый пол?
Как правило, все интриганы — оптимисты...
Он был одинок, но не простым одиночеством отшельника, а одиночеством осознанного и не признанного превосходства.
То и дело звенел над ухом проголодавшийся комар. Вот же зараза! Прилетел кусаться — так и кусался бы молча. Нет, надо пищать, словно только и мечтает, чтобы прибили.
Соболев включил монитор. По экрану вдоль серой сетки допотопного файлового менеджера ползла сиреневая полоска высотой в два курсора.
Экран накрылся, понял Соболев, и тут полоса замигала, и на ней проступили серые буквы: «Hello uncle».Соболев посмотрел по сторонам, подумал, вытащил из тумбочки клавиатуру, пристроил ее рядом с монитором и набил ответное hello. Оно появилось на нестерпимо яркой изумрудной строчке, перечеркнувшей экран пониже сиреневой.Еще ниже возникла новая сиреневая строчка, померцала и позволила продавиться порции серых литер — на сей раз невнятных: «4 bca ncuy g5u mtyw 601 mnо7 tz6 pfxx 9q9 s221».Соболев покусал губу, разглядывая цифры. Собеседник с той стороны напечатал с абзаца: «Cntn????» Губе стало больно. Соболев сообразил, что это уже вопрос, продолжать ли, нагнулся и одним пальчиком напечатал по-английски: «Ошибка, не могу читать». Получилось как в отчете электронного прибора, но тут уж не до красот.«4, смотри 4», — замигало серым по сиреневому. Тут же с новой строки: «Подтверди, быстро».Делать было нечего. Соболев быстро щелкнул по четверке.Комп пискнул, цветные строчки на миг стали ярче и тут же пропали. Осталась сетка, делящая экран на три столбца с парой бессмысленных буквосочетаний на каждой. Буквосочетания были теми же, что и до сеанса связи, кириллическими и длинными, будто название ошметка древнего файла в недружественной кодировке. В отличие от файлов, эти буквосочетания не открывались. Никак.Соболев подтащил стул, сел, напрягшись, вспомнил способы обращения с 505-овскими файлами и попытался хотя бы найти описание объектов или иным способом залезть в четвертый из них, видимая часть которого читалась «~РйЙяпачЧфЫДэПРгрекнапЖДда». Вдруг это и есть четверка-раскодировщик.Не срослось. Соболев простучал остальные объекты, попробовал разобраться в операционке компа или вызвать дерево каталогов, убедился, что человеческие методы машина не понимает, и тягостно задумался — шарахнуть по ней с ноги или позвать кого умеющего. Да некого было звать: комп ставили и переставляли спецы из Леса, а здесь был не Лес, а покрышка, и в это крыло ходу работникам покрышки не было. Да кабы и был — что разобрал бы сисадмин из айти-департамента «Экспортконсалтинга» в допотопном железе и закриптованном софте?Комп снова пискнул, экран перехлестнуло сиреневым, надулась надпись:«Что с дядей?»«Его нет, — без паузы напечатал Соболев. — 200. Сердце».Решил не врать, ибо смысл-то.«Когда?»«В сентябре».«Ты вместо него?»«Да».«Меня знаешь?»Соболев немедля набил:«Предполагаю».«1, 2, 3 не знаешь?»«Ничего не знаю».«Рабочий номер, быстро. 15 секунд».Соболев замешкался — сперва не понял, потом лихорадочно вспоминал номер проведенного в кабинет телефона, которым сроду не пользовался, потом соображал, не засекречен ли он, потом неправильно набил вторую цифру.Но успел, кажется. Точно успел. Неужто отрубится, падла?Экран резал глаз застывшей тельняшкой ядовитых тонов — и ожил одновременно с телефоном. Телефон заблеял, а на дисплее появилось: «После шестого звонка на р. — перезвоните позже».На четвертой трели Соболев понял, чего от него хотят, и подивился параноидальности панченковских агентов. На пятой согласился с обоснованностью такого подхода. На шестой откашлялся, поднял трубку и сказал:— Перезвоните позже.В трубке слабо ныло чужое внимание.Соболеву очень хотелось сказать «пожалуйста», сказать «не бойся, я свой», сказать «Панченко тебя не сдал», сказать «ты нам нужен».Он молчал до щелчка и коротких гудков. Ударил по рычагу, набрал короткий номер и сказал:— Соболев, двенадцать семь семь. Отследить звонок на мой городской, все, что возможно, экстра. Стоп. Ноль десять. Да, Соболев, двенадцать семь семь, подтверждаю: ноль десять, отбой.
Это ж Макаров. Он же как русская женщина в ярости — валит коня, сносит избу, отрывает руку и распускает почку, невзирая на сезон.
«…боль и страдания длятся долго только для того, кто страдает. Для остальных это щелчок и дуновение.»
«Осталось понять, что обидней: покрываться мхом, радуясь, что под тебя не течет и над тобой не каплет, или смело двигаться в сторону поставленной цели, дабы обнаружить, что целью была собственная задница, на которую ты и привез тележку неприятностей»
Ее излюбленным оружием был юмор, с его помощью она справлялась с самыми тяжкими испытаниями. Юмор был ее второй натурой.
Il doit exister quelque part une liste secrète que les ados se refilent entre eux. Une compilation de toutes les âneries possibles et imaginables à faire pour contrarier leurs parents.
Le monde d’aujourd’hui était trop brutal et dangereux pour les rêveurs et les idéalistes. Comment pouvait-on y survivre sans une bonne dose de cynisme, de roublardise et de dureté ?
Faire voler un appareil de cinq cents tonnes ne lui avait jamais paru naturel. (...) Par-dessus tout, dès qu’elle pénétrait dans un avion, elle avait l’impression d’abdiquer toute liberté, de n’avoir plus aucun contrôle de la situation. Alors que la vie lui avait appris à ne compter que sur elle-même, elle ne supportait pas de s’en remettre à un pilote inconnu et invisible.
Les seuls moments importants d’une vie sont ceux dont on se souvient.
Les femmes tombent amoureuses quand elles commencent à vous connaître.
Pour les hommes, c’est exactement l’inverse : quand ils finissent par vous connaître, ils sont prêts à vous quitter.
Le temps, il le sait désormais, ne guérit rien. Le temps n’est qu’une fenêtre par laquelle on peut voir ses erreurs, car ce sont semble-t-il les seules choses dont on se souvient clairement.
Lorsque tu aimes vraiment quelqu’un, aucune forteresse n’est imprenable.
l existe toujours entre deux êtres, si unis soient-ils, un abîme, sur lequel l’amour […] ne peut que jeter une fragile passerelle.
« Pour rouler au hasard, il faut être seul. Dès qu’on est deux, on va toujours quelque part. »
Плоть - это огонь. Огонь, который создал Бог. Если огонь находится там, где ему положено, он может обогревать дом, он может служить человеку. Но вырвавшийся наружу, он сжигает этот дом и губит того же человека.
Разумеется, не смог бы Отец из притчи о блудном сыне обнять своего сына, если бы тот не вернулся. Не смог бы дать ему новую одежду, надеть на его палец прекрасный перстень, не смог бы устроить в его честь пир, если бы тот каялся, не придя к Отцу, сидя перед корытом, в котором кормил свиней. Идти к Отцу — значит прийти к покаянию, все пересмотреть, принять какие-то решения, это значит научиться отличать важнейшее, главное, драгоценное, священное от второстепенного.