Кто про что, а лысый про бантик!
Может, ничего не скажет, а хуже мужчины поступать не способны.
Если живёте одни, люди всегда считают, что могут у вас останавливаться хотя верно обратное: пусть останавливаются у тех, у кого в жизни уже кавардак от других людей и ещё один человек ничего не изменит.
Прежде чем сместить что бы то ни было вдаль от точки, где оно обитает, помните: рано или поздно вам придётся нести эту вещь обратно — стоит ли оно того? Вы разве не можете читать книгу, стоя рядом с книжным шкафом и придерживая пальцем место, куда потом вернёте книгу? Или — и того лучше — вообще не читайте её.
Настоящее приходит и уходит — и не очень интересно.
Was all this real to her? Did she think it was temporary? Or maybe that was the point of love: not to think.
Like a rich person, I live with a full-time servant who keeps everything in order—and because the servant is me, there’s no invasion of privacy.
If you were wise enough to know that this life would consist mostly of letting go of things you wanted, then why not get good at the letting go, rather than the trying to have?
Sometimes I looked at her sleeping face, the living flesh of it, and was overwhelmed by how precarious it was to love a living thing. She could die simply from lack of water. It hardly seemed safer than falling in love with a plant.
What was the lifespan of these improbable loves? An hour. A week. A few months at best. The end was a natural thing, like the seasons, like getting older, fruit turning. That was the saddest part—there was no one to blame and no way to reverse.
Maybe he wouldn't say anything, which is the worst thing men do.
Зойка влетела в зал и, подбегая ко всем по очереди, выносила порицания. Она любила во всем быть первой или, вернее, главной и везде успевать. Ростик мог бы поручиться, что в этот самый момент в соседнем зале она продолжает стоять возле экскурсовода и заглядывает ему в рот.
– А я не вижу, – вздохнул Ростик, покорно ступая за ней, – я совсем ничего не вижу…
– Ничего, ничего, – заявила Зойка, – сейчас я тебя выведу… на чистую воду!
Въезд на поляну перегораживал полосатый шлагбаум. Конец его был намертво прикручен толстой цепью к массивной каменной тумбе. На цепи висел огромный ржавый замок. Рядом с тумбой из земли торчал шест с полинялой табличкой «Добро пожаловать!»
Нет, нужно настоящее дело, в котором можно испытать себя и в конце концов понять, на что ты способен. Каждый должен понять это для себя.
Ведь он добился всего или почти всего, чего хотел, что же тогда зудит и зудит внутри, не дает покоя, как волосы за шиворотом после парикмахерской?
Важно стремиться к победе даже если не знаешь, как победить. А там будь что будет.
– А как он выглядит? – спросил Арвид.
– Как тебе сказать? Обыкновенно выглядит. Крылатый такой дракон, размером примерно… – Ростислав поискал глазами подходящий предмет. – Примерно как вон тот обломок скалы, видишь?
– Какой обломок скалы? – Арвид прищурился.
– Да вон же, на склоне! – сказал Ростислав и вдруг замер.
– Ой, нет, – прошептал он. – Это не обломок! Это крылан и есть.
быть сильным – не означает применять силу, а быть решительным – не значит решать, не думая
Капитан был по-прежнему в своем строгом морском костюме – то есть в полосатых плавках и форменной фуражке с «крабом».
Вот ты, Ростислав, скажи, пожалуйста, что ты здесь делаешь? Знакомишься с Метеоритом? А кто тебе дал право знакомиться с метеоритом, когда все уже знакомятся с бытом деревни девятнадцатого века?
– Как же зовут твою прекрасную дочь? – усмехнулся Горм.
– Как у всякого любимого ребенка, у нее много имен. Дочь моя мила и добра, но почему-то люди зовут ее иногда Осой, иногда Блохой, или Злючкой, иногда Колючкой или Занозой, иногда Грязнулей, или Замарашкой, или Оборванкой, или Неряхой, или Язвой, или Заплаткой, или Болячкой…
– Довольно! – остановил его Горм, опасаясь, что перечень будет продолжаться до утра.
Именно в молодости, когда впереди вся жизнь и тысячи возможностей, любое крушение надежд и желаний кажется окончательным, непоправимым несчастьем. Лет через десять, когда возраст принесет опыт, в том числе опыт разочарований и потерь, человек узнает, что в жизни много концов и много начал. Но эти концы уже не кажутся такими горькими, а надежды не так радуют и окрыляют, как в юности.
– Но ты лучше скажи, нет ли в Бьёрко какой-нибудь болезни? Почему ты уехал оттуда, да еще зимой?
– Позвал меня в поход через зимнее море самый могущественный конунг из всех, кто только есть на свете.
– Кто же это? – Горм поднял брови.
– Имя ему – Голод, а жена его, королева, зовется Нуждой. Ибо любого человека, кто бы он ни был и где бы ни жил, эти король и королева имеют власть сорвать с места и погнать на край света.
И никогда еще она не ощущала себя такой сильной, полной и цельной, как сейчас, когда отдавалась во власть мужчины, своего вечного соперника и верного друга, божественного соратника по созданию вселенной.