Всегда ведь проще сказать, что твой ребенок не способен совершить ничего ужасного, что все - клевета... слухи... а слухам веры нет, но... даже когда понимаешь, что в этих слухах - правда и твой ребенок стал чудовищем, он не перестает быть ребенком.
Интересно, отчего подобные дела люди предпочитают проворачивать по ночам? Что это? Инстинктивная вера, будто темнота спрячет их что от закона, что от их же Господа, который, говоря, гневлив и злопамятен? Или же давний, пришедший вместе с ними страх, который заставляет вспомнить древние времена, где ночь была опасна.
Лилиан Роза Лару. Неприкосновенная. Ядовитая. Жаль, меня не назвали Гортензия, Нарцисса или Белладонна.
Я столько недель провел на борту корабля, где вынужден был носить на груди медали и общаться с людьми, которые любят только играть в войну, а не сражаться по-настоящему, что здесь чувствую себя в своей стихии.
Это не первый раз, когда кто-то умер по моей вине, но нести этот груз с каждым разом все тяжелее.
У нее разорвана штанина от колена, и видно испачканную в грязи кожу. Рубашка не заправлена и тоже вся во въевшейся грязи. Волосы выбиваются из-под обрывка тесемки, и легкие завитки обрамляют ее лицо ореолом: мне сразу вспоминается, как они плавали вокруг нее, когда мы были в состоянии невесомости. На лице грязные разводы и веснушки, а на щеке синяк. Даже во сне ее губы плотно сжаты. Под глазами у нее темные круги, и она потная, уставшая и совершенно изможденная. И она никогда еще не была такой красивой.
Когда терять уже почти нечего, даже самая крохотная потеря кажется потрясением.
С такой скоростью можно даже не беспокоиться ни о животном, оставившем отпечатки лап (хотя мне интересно, что это за чудище такое), ни о ранах, ни о голоде – мы умрем от старости, не преодолев даже километра.
Я предпочитаю не надеяться на спасение, а идти к нему
Решай сама, какой предстать перед людьми
– Ты – это ты, – повторяет он. Его взгляд полон боли. – Ты – та же девушка, с которой я потерпел здесь крушение, это тебя я тащил через леса и горы, ты забиралась в разбитый корабль, полный мертвецов, чтобы спасти мне жизнь. Ты – та же девушка, которую я любил, и сейчас я тоже тебя люблю.
Никогда не протягивайте руку утопающему. Я однажды видела это в одной передаче. Протянешь-и он уцепится за тебя, заразит своим страхом и безнадежностью и утащит за собой на дно.
Но мне все равно. Я подхожу к Тарверу и беру его за руку. Отчаяние породило в нем силу, и он крепко стискивает мои пальцы. Мы оба дрожим, но наши сцепленные руки будто онемели.
Он тонет. И я утону вместе с ним.
Побеждать интереснее тех, кто сражается до конца.
– Ты прав, мы с Рейганом почти на одном уровне, – сказал Родерик. – Мы мыслим одинаково. Если я останусь капитаном, это будет сражение двух стратегов, и стоит признать, на данный момент он сильнее.
– Конечно, выставить против него меня – это верх эффективности, – сыронизировал Оливер.
– Именно так, – подтвердил Родерик. – Вносить хаос – это у тебя получается лучше всего. Чтобы победить его стратегию, у нас ее быть не должно.
— Я, конечно, понимаю, что у тебя много забот и все такое, но ты ведь должен как-то отдыхать? — сказал Оливер. — Я тебя знаю почти полгода, но ни разу не видел того, как вы веселишься.
— Я книги читаю, — ответил он.
Если хочешь победить, не думай о победе. Считать себя победителем заранее - опасно. Выигрывают не самые сильные, а самые отчаянные. Расслабишься хоть на секунду, и все...
Желание победить мотивирует так же сильно, как и страх проиграть.
– Родерик! – впервые за все время обратился он к своему соседу.
– Что? – нехотя ответил тот, лежа на кровати.
– Я не понимаю, зачем нужно создавать искру, если я могу сделать файербол?
– Потому что ты не можешь создать искру, – спокойно ответил Родерик.
Если хочешь кого-то обмануть, скажи ему правду, и она покажется ему невероятней любого вымыла.
Мы воспользуемся их самоуверенностью. Они не ожидают от нас ничего необычного.
Теперь она не боится темноты, а живет в ней, наблюдает из нее, изучает. Никто не может так ловко прятаться в тени, как это делает она...
Начиная разматывать нить прошлого, уже нельзя остановиться.
В старых публичных библиотеках особая атмосфера. Катя окунулась в тишину, в скрип натертых воском паркетных полов, глотнула книжной пыли, присутствующей в воздухе, несмотря на современные кондиционеры. Сев за стол, включила зеленую лампу на мраморной подставке. И поняла, что ей тут нравится.
Время, когда книжные полки не на помойку шли, а в комнаты, в дома. И корешки, ряды корешков характер человека открывали. Книги, а не мелодии звонков на телефоне.
Собаки, возьмите к себе человека.