Человеческое общество медленно (и неубедительно, будем честны) умеет учиться на своих ошибках. И удручающе быстро склонно забывать выученные уроки.
— Государство должно иметь монополию на страх, монополию на насилие, монополию на правду. Только тогда у тебя получится изменить этот мир к лучшему. Иначе никак, понимаете? Только твёрдая рука — и страх. Это похоже на дрессуру, как в незапамятные времена натаскивали цепных псов. Они должны знать, кто тут хозяин, и всюду чувствовать его руку…
Война меняет; это правило неизменно, и она, к сожалению, проверила на себе.
— Они за наш счёт набивают карманы и катают любовниц на курортные планеты, а нам сдыхать?!
— Да, — просто ответила Ли. — И такие тоже попадаются.
— Но в нормальных армиях их отправляют под трибунал…
— Возможно. Но ты много видел нормальных армий? Кому-то богатеть, а кому-то и умирать. Такая она, правда войны.
Как ни крути, а эта самая война — не только традиционное человеческое развлечение с попранием всех возможных моральных норм, массовыми убийствами, сражением за доминирование и использованием всей мыслимой и немыслимой техники (и создание оной в процессе). Как-то так повелось, что для людей определённого морального склада и социального статуса вооружённый конфликт был и остаётся отличным подспорьем для заработка.
Ли предлагала потратить их запасы. На виртальную планету. Это представлялось Танатосу немного… нерациональным. Не то чтобы ему было дело до того, как Ли использует их выигрыши, но их планета…
— И что там будет? — спросил он с некоторым сомнением.
Она повернулась и посмотрела на него очень серьёзно:
— Мы можем придумать, что там будет. Решить сами. Но здесь, сейчас, я знаю только, чего там не будет.
— Чего?
— Войны.
Почему в этой вселенной то и дело происходят события, вероятность которых не превышает одну десятитысячную процента? Потому что они просто происходят. В рулетке вероятностей невозможно выиграть и проиграть, она просто выдаёт рандомные значения. Но иногда Танатосу, по определению лишённому малейшего мистицизма, всё же казалось, что есть нечто большее за этими случайностями. Нечто, что люди стандартной модели называют словом “судьба”.
Наверное, нужно это признать: люди по натуре своей эгоистичны. Они живут в рамках собственного эмпирического опыта, даже те из них, которые считают себя самыми свободными. Людям тяжело по-настоящему сочувствовать тому, что они не пережили, тому, что они не способны осознать.
Он казался таким… нормальным. Хотя, по свидетельству многих очевидцев, безумные маньяки и отбитые военные преступники тоже кажутся нормальными, пока им в руки не попадает оружие, беспомощная жертва или абсолютная власть.
Мысль — единственная и лучшая свобода раба; жаль. Жаль, что это больно, потому малое количество рабов разрешает себе мыслить.