Но мне не нравилось, что у меня не было выбора.
— Просто поцелуй меня! — в голосе проскользнули нотки нетерпения.
— Зачем это тебе?
— Каждому фейри нужна смертная жена, чтобы обрести власть над сердцами и душами. Нашей магии нужна любовь.
— При чем тут любовь! Что будет, если я тебя не поцелую?
— Я буду звать тебя. Ждать тебя. Искать. Соблазнять… — он обнял меня за плечи, развернул к себе спиной и текучий голос пролился медом. — Пугать…
Сладкая дрожь столкнулась с дрожью ужаса, я замерла, чувствуя, как обжигающее дыхание касается моей шеи.
— Почему я?
— Потому что ты была одинокой. Отчаявшейся. Влюбленной. Таких в древние времена и уводили в холмы — танцевать вечно, танцевать столетия, танцевать годы. Или минуты — как повезет.
— Но я больше не одинока!
— О… — серебристый смех прокатился щекочущей волной по позвоночнику. — Как ты ошибаешься.
Удачный получился брак. Две кошки, нормальная зарплата и работа на дому. Его мама умерла, так что никакой злобной свекрови. Дети — лишнее.
— Господи, ничего без меня не можешь! — прошипел дорогой муж.
— Это была моя фраза!
— Разве ты никогда не мечтала о любви?
— Все мечтали.
— О том, что рядом будет кто-то, кто всегда поймет тебя.
— Да.
— Примет после любой ошибки.
— Невозможно.
— Никогда не оставит.
— Так не бывает.
— Бывает.
Иногда так хочется умереть. Деться куда-то из этой реальности, в которой все плохо, плохо, плохо, невыносимо! Не сколько перестать существовать, сколько перестать испытывать боль. Пусть оно прекратит болеть! А если нельзя, то пусть прекращусь я.
Он шел и улыбался нам, и щурился на солнце…
…и держал за руку девушку. Она едва доставала ему до плеча, была смуглой и черноглазой, одетой в джинсовый комбинезон и смешные полосатые носки.
И смотрела на Ника… как я. Не скрываясь, с гордостью и любовью. Ей было даже не очень интересно, куда он ее ведет — в лице читалось только обожание, восторг и счастье, что она вот тут, с ним.
А потом он наклонился и что-то шепнул ей на ухо и поцеловал. Легко и привычно, словно делал это уже тысячу раз. Наверное, уже и делал.
Мне показалось, что мир заволокло тьмой.
Я даже оглянулась на небо — неужели будет гроза?
Я чувствовала себя в тот день невозможно красивой. Белое шифоновое платье с яркими цветами, серьги-колокольчики в ушах, накрашенные ресницы, босоножки на тонком каблуке — такой красивой и свободной можно быть только в девятнадцать, когда весь мир на ладони, вся жизнь впереди и ничего-ничего не может омрачить самый лучший день.
Улыбнись любому мужчине — и он пойдет за тобой на край света.
Я знала, кому я сегодня улыбнусь.
— У меня принцип никого не проклинать во время еды.
— Серьезно?
— Но ещё я верю в гибкость принципов, — добавила я и попыталась прикоснуться к нему пальцем с дымящимся на самом кончике заклятием онемения.
— Я гадала на картах, — пришлось сочинять на ходу, но у меня не возникало проблем с экспромтом. — Спрашивала, как лучше поступить: испортить тебе жизнь сейчас или все-таки выйти замуж, а потом начать портить с полным правом.
— Что они посоветовали? — не скрывая улыбки, спросил он.
— Не откладывать на завтра то, что можно проклясть сегодня.
К деду я с собой прихватила деревянную шкатулку с лакричной карамелью, которую варили в городке возле замка Деймран. Пресветлый Парнас, один из самых влиятельных магов королевства, испытывал необъяснимую слабость к этим несъедобным, даже на мой непритязательный вкус, конфетам. Последние семь лет в каждом письме просил выслать по пригоршне. И ни разу не прислал на них денег. Старый скупердяй!
— Нравится кошмарить народ? — проворчал в спину Калеб.
— Предлагаешь притворяться слепой и глухонемой? — бросила через плечо недовольный взгляд.
— У тебя на лице написано, что ты готова меня проклясть.
— Не переживай, у меня есть принцип никого не проклинать по воскресеньям, — уверила я.
— Сегодня четверг, — напомнил он.
— Не свезло.