— Я не знаю, чем с тебя буду требовать долг за вот это вот всё, — отдышавшись, проговорила она и яростно ожгла меня взглядом. — Не знаю, как будешь расплачиваться…
— Натурой? — мое предложение было, может быть, не совсем корректным, но совершенно точно — искренним.
Ну, вот я и не удержался — нанес визит вежливости.
— Визит вежливости? — Перепелка побарабанил пальцами по столу. — Это — вежливость?
— Ну, я же не матерился при дамах...
— Доброго и приятного дня, Наталья Кузьминична! Как дела, как здоровьице, как жизнь?
— Чтоб я сдохла, — сказала старая опричница. — А лучше — чтоб ты сдох! Это что, приступ сентиментальности? Или ты пьян, Пепеляев? Никогда не поверю что ты действительно обеспокоился моей жизнью и моим здоровьицем. Чего тебе нужно, поджигатель, убийца и маньяк от педагогики?
– Можно я его пристрелю? – с надеждой спросила я дядьку. – Я отсижу, сколько надо, даже чистосердечное напишу. Да вот, считай, сама и пришла уже в участок сдаваться.
А не понравился мне взгляд директора: участливый и вместе с тем сочувствующий. Так на подопытного кролика смотрят: вроде и миленький, а вроде и капец ему.
— Предлагаю сделку, — с нажимом, чётко по слогам повторила я.
— Ты не в том положении, чтобы это делать.
— А в каком я положении? — Моя интонация получилась далеко не такой беззаботной, как у него. Это вообще трудно — вести с кем-то серьёзный разговор, сидя под скатертью в подпрыгивающей и надсадно скрипящей телеге.
— В очень интересном.
— Здравствуйте, приехали! Я на лавке одна спала!
Если на селе тебя угощают, то делают это со всей щедростью. Если бьют — то тоже от души. Поэтому если нет желания сполна огрести увесистых тумаков от нетрезвых благодарствующих, не стоит рисковать, отказываясь от угощения в свою честь даже по причине невероятной спешки. Поймут превратно, истолкуют неправильно, оскорбятся до глубины щедрой души, и спасаться тогда от народного гнева только бегством.
На счастье твоего мага, он оказался мне полезен, мы договорились полюбовно, и я отпустил его с миром.
— Отпустил с миром или дал с ним отойти? — резко уточнила я.
— Евдокия Вячеславна, а чё происходит? — зашептал он.
— Да если бы я знала! — раздражённым шёпотом ответила она.
— Так может, ничего не происходит? — предположил Григорий и сразу же получил гневное:
— Да счас! Тут столько подозреваемых, что наверняка кто-то в чём-то виноват.
— На наших глазах разворачивается трагическая драма.
— Это как?
— Это когда все особливо жалостливо страдают, мучаются сами и мучают других, а потом все умирают.
— Прямо все?
— Гриш, ну откуда я знаю? Это же не любовь-морковь, а страсти-мордасти под девизом «Гори всё синим пламенем!»