Он запретил ей, а она умерла. Ушла от него в другой мир, хотя обещала, что никогда его не покинет. И у него ничего не осталось. От него самого ничего не осталось, кроме воспоминаний об их любви. Но были письма. Письма на воде озера Донджи – их озера. И кто бы мог подумать, что эти письма попадут к ней через тысячу лет, чтобы всё вернуть на круги своя…
В эту ночь он опять видел Снежинку. Видел, как они гуляли с ней в Сокольниках, как на землю вместе с ласковым снегом мягко спускались сумерки, как она потянулась к нему и сказала: – Я буду твоими глазами. Я буду… Он проснулся на мокрой подушке. Это было просто невыносимо – каждый день отсчитывать часы до ночи, притворяться нормальным, думать о том, о чём думать нельзя. Быть и не быть. Мучиться самому и мучить других...
Раньше ему никогда не снились сны. Не то чтобы он их не запоминал – они ему просто не снились. Вообще. Засыпая, Хён Су неизменно проваливался в мягкую, тёплую, уютную тьму, спасаясь в её объятиях от кошмаров реальности, и был ей за это благодарен. За её слепоту и немоту. За покой, что она дарила. За кратковременную передышку... Однако сны появились. Из ниоткуда. И почти в каждом из них к нему приходила она. Ча Чжи Вон.