Назови это хоть «естественным ходом вещей», хоть «случайным стечением обстоятельств», суть одна и та же – жизнь плохо поддается планированию.
Если находятся люди, которые говорят вам хвалебные слова не от чистого сердца, а «по делу», то найдутся и те, кто абсолютно бессмысленно – по крайней мере на мой взгляд, – но тоже вроде как «по делу» обольют вас грязью.
Прозаиков может быть сколь угодно много, но торговая площадь имеет четкие границы.
Написание романов – это деятельность с чрезвычайно низким коэффициентом полезного действия. Она построена по принципу нанизывания «примеров». Автор романа берет определенную тему и развивает ее, помещая в разные контексты.
Нужна сила. Разливающаяся по жилам свежая сила. Свежая сила, чтобы продолжать без устали танцевать, чтобы не болеть, промокая под дождем, чтобы с легкостью носиться по горам. Вот что мне нужно.
Северяне - они никогда не танцуют.
Мы оба молчали. К чему разговоры после танца?
.. у нее нет ни денег, ни друзей. Хоть блокнот и полон адресов, друзей у нее нет
Уж больно беспорядочен этот мир для серьезных раздумий.
Совсем не обязательно, что дорогие часы всегда идут точно.
Я постоянно читал книги, и общежитские считали, что я собираюсь стать писателем. А я не собирался становиться писателем. Я вообще не собирался становиться никем
В мире огромное количество сараев, и мне кажется, все они ждут, когда я их сожгу.
Объяснять человеку, не познавшему горечи потерь, о самих потерях бессмысленно
Боль - мерка сугубо личная.
Ей была нужна не моя, а чья-нибудь рука. Ей требовалось не мое, а чье-нибудь тепло.
Время постепенно все уносит за собой.
Смерть – не противоположность жизни, а ее часть.
Самое жуткое – страх. Не та боль, что сейчас, а страх от мысли, что может стать хуже
Иногда она без всякой причины всматривалась в мои глаза. И всякий раз мне становилось невыносимо грустно.
Я не знаю, почему флаг спускали на ночь. Государство остаётся государством и в тёмное время суток, немало людей продолжают работать.
Худоба сильно изменила черты его лица, так что я догадался не сразу, однако вскоре уже понимал, кто сидит передо мной. Я видел его лицо лишь на разрозненных фотографиях, но обознаться не мог. Его отличал заострённый нос, если смотреть в профиль. Но главную подсказку мне дала мощная аура, исходившая от его тела. Ночь выдалась прохладной, однако у меня обильно вспотели подмышки. Учащённо забилось сердце. Поверить в это трудно, но сомнений быть не могло. Старцем был сам автор этой картины - Томохико Амада. Он вернулся к себе в мастерскую.
Поселившись в доме Амады, я почти беспрерывно рисую. Сначала, получив заказ от Мэнсики, писал его портрет, затем рисовал "Мужчину с белым "субару форестером"" - правда, едва приступив к цвету, прервался и с тех пор не прикасался к этой картине, а теперь параллельно пишу "Портрет Мариэ Акигавы" и "Склеп в зарослях". Мне казалось, эти четыре картины, соединившись в некую мозаику, излагают мне какую-то историю. Или же я, рисуя их, сам веду некую летопись? Могло оказаться и так. Интересно, кто-то назначил меня этим летописцем? И если да, то - кто именно? И почему выбрал в летописцы меня?
Однако сон мой был чересчур ярким, чтобы вот так легко развеять его при помощи одной лишь логики. И то соитие во сне оказалось более впечатляющим, нежели любое реальное из тех, что у нас были с Юдзу за все шесть лет семейной жизни, да и удовольствия доставило несравнимо больше. Пока я раз за разом кончал в неё, казалось, одновременно у меня в голове вылетают все пробки. Несколько слоёв реальности, расплавившись, перемешались и сильно помутнели в моей голове. В ней будто воцарился хаос - совсем как при сотворении мира. Во мне окрепло ощущение: такое живое событие не могло оказаться обычным сном. Он должен быть с чем-то связан. Он должен как-то подействовать на действительность.
В этом суть чиновничьей системы: раз уж что-то решено, изменить это почти невозможно.
Время чего-то нас лишает, но еще и что-то дает. Очень важно ладить со временем - чтобы оно оставалось за тебя.