— Ну, девочки мои, — принялась прощаться Летиция с дочерьми, как будто провожала их на войну, — да пребудет с вами женская сила и хорошее зрение! Не пропустите в толпе стоящего мужчину, но не забывайте, что ежемесячный доход у него должен быть не меньше шести тысяч шиллингов.
— Да, мамочка, — послушно кивнули окрыленные благословением дочери.
— Святые угодники, за что вы меня наказываете? — пробормотала я, хватаясь за гудящую голову. «За глупость!» — промелькнула трезвая мыслишка, словно Святые искренне отбрили неразумное дитя.
Вероятно, духи были готовы общаться только во хмелю, то есть мы находились на одной волне с шаманскими высшими силами.
Наверняка Элой теперь решил, будто я страдала женской независимостью от мужского плеча. Так вот, неправда! Пусть с мужскими плечами, вернее, с мужиками мне не везло, но плечи я все равно любила. Хлипкие, широкие, сильные, узкие — без разницы на какое опираться, лишь бы человек был хороший и не жмотился на поддержку.
— Знаешь, в Риоре есть отличная пословица на этот случай. – Доар широко улыбнулся: – Чем бы эсхардская эсса ни тешилась, лишь бы стены в холле не морозила.
— Угу, в Эсхарде тоже есть одна замечательная пословица: надо уметь красиво промолчать, если не хочешь превратиться в ледяную статую.
— Зря ты думал, что мы не сможем подарить Альдону тещу, – с иронией объяснила я. – Принял как миленький.
— Но ты предупредила, что ее вернуть не получится? Мы уже горгулью обратно приняли, – пробормотал он. – Эсхардские эссы – невозвратные. Забрал, значит, забрал.
В разговоре с тещей он вообще взял в привычку мило улыбаться. Всегда, при любом вопросе или споре. В общем, как сумасшедшей, временное буйство которой нужно просто стоически пережить.
— У меня почти полный комплект женатого человека: супруга, теща, горгулья и ремонт.
— От горгульи мы избавились, – напомнила я.
— Угу, ловко ты придумала подарить ее Альдону, – хмыкнул он и добавил: – Жаль, тещу Альдону не подаришь.
– Вы спите вместе.
— Что вы, эсса Хилберт, мы спим по очереди, – не удержался от злой иронии Доар...
— Уф! – Он комически прижал ладонь к груди. – Это удар ниже пояса, Аделис.
— Тогда почему ты хватаешься за сердце? – насмешливо выгнула я бровь.
Уверена, что кухня будет до ночи звенеть от жарких споров о «кучерявой» личной жизни хозяев, еще поутру возвращавших брачные клятвы, а вечером поселившихся в одних покоях.
— Я ничего не спрашиваю.
— Зато выразительно молчишь.
— Жизнь удивительнее любой фантазии.
Интересно, мысленно он выбирал храм, где мы разведемся, или размер кандалов, которыми прикует меня к дверной ручке?
Мол, прячься, дуреха, пока есть время! Забейся под какой-нибудь плинтус так, чтобы хозяин не выколупал раньше, чем утихнет его гнев за твои бесполезные чудовищные траты.
Доар сдержанно кашлянул, мол, милая супруга, пожалуйста, заткнись. Спасибо.
На здоровье, дорогой супруг. Намек поняла, но не приняла.
...Я добилась цели и не вылетела из особняка, как новорожденная горгулья, по глупости нагадившая в домашние туфли хозяина.
Никто же не догадывался, что в мирном доме, пока хозяин преспокойно творил великие дела, поселилась беда… в смысле эсхардская жена.
Эффект неожиданности достигнут! Мысленно я поблагодарила матушку за то, что научила появляться с фанфарами, даже если эти самые торжественные фанфары звучат только у меня в голове и подозрительно напоминают издевательские бубны.
Он услужливо раскрыл дверь кабинета и сделал приглашающий жест рукой. Мол, легкой дороги, дорогая Аделис, осторожнее, не поломай ногу на парадной лестнице, иначе придется добираться до башни перемещений ползком.
Аристократы всегда чувствуют приближение задорного скандала каким-то особым чутьем, видимо, впитываемым с молоком матери.
Я отчаянно цеплялась за надежду выйти сухой из воды, хотя сама понимала, что захлебываюсь.
...Да и как можно забыть о первом мужчине, вызывавшем у меня одновременный паралич и дыхания, и мозгов.
В голове крутилась совершенно абсурдная мысль, что светлые боги страдают глухотой и отсутствием чувства юмора. Я же просила обойтись малой кровью и всего лишь обрушить крышу храма. Зачем громить всю мою жизнь?..
В гастрономической магии маме не было равных. Она свято верила, что путь к сердцу мужчины лежал через желудок, а потому любая уважающая себя женщина была обязана освоить приготовление чечевичной похлебки, жаркого из ягненка с черносливом и творожных пончиков. Но к двадцати четырем годам я на практике убедилась, что к сердцу мужчины имелись и другие, менее витиеватые пути, не вынуждавшие стоять у очага по три часа кряду.