Ветер принес облака, и они стелились в нескольких дюймах над почвой
плотной белой пеленой. Они клубились вокруг Гельварда, обтекая его тело.
Рот оставался ниже облаков, глаза видели их сверху.
Гельвард смотрел поверх облачной пелены. Сквозь жидкую, разреженную
атмосферу взгляд проникал далеко-далеко на север.
Гельвард очутился на краю бытия; вся громада мира лежала перед ним,
как на ладони.
Он мог бы сейчас объять взглядом весь мир.
К северу от Гельварда земля была плоской, ровной, словно крышка от
стола. Но впереди вдалеке она вздымалась вверх, симметрично изгибаясь с
обеих сторон и взрезая горизонт исполинским шпилем. Шпиль тянулся в небо,
все сужаясь, становясь все изящнее и острее, и невозможно было определить,
есть ли у этого острия конец.
Шпиль переливался яркими красками. У основания - обширные коричневые
и желтые мазки, переслоенные зеленью. А дальше на север - синева, чистая
глубокая синева, от которой становилось больно глазам. И поверх всего
этого - облака, тонкие белесые завитки и хлопья, а то и плотные скопления
ослепительной белизны.
Солнце садилось. Наливаясь пурпуром, уходило на северо-восток за
немыслимый вогнутый горизонт.
Солнце выглядело все так же. Широкий плоский диск, сплющенный по
экватору, а к полюсам, вверх и вниз, выгнутый длинными заостренными
копьями.
С того дня, как Гельвард впервые вышел из Города, он видел солнце так
часто, что облик светила уже не вызывал у него вопросов. Но теперь он
понял: его собственный мир, его планета имеет точно такую же форму.
Когда что-то во всеуслышание объявляют доступным немногим избранным, остальных тем самым толкают на всяческие догадки. И никакие установления не могут быть столь незыблемыми, чтобы простое удаление непосвященных из зала удержало их в неведении о том, что произошло.
Мне было шестьсот пятьдесят две мили от роду, и я стал женатым человеком.
— Там слишком уютно, — заявил он. — Половина народу в Городе и знать не знает, что творится снаружи, и не думаю, чтобы им очень-то хотелось об этом узнать.
— А зачем им знать? В конце концов, если у нас все идет гладко, это просто не их забота.
Оставшись один,сразу замечаешь вокруг куда больше, чем в компании.
— Судя по их виду, они здорово голодны, — шепнул он мне. — Ничто в целом свете не может так сплотить их в работе, как надежда пожрать.
Она склонилась ко мне, слегка подталкивая в грудь, и вдруг, подняв руки, сомкнула их у меня на шее, и я почувствовал на губах ее губы.
— Не говори ничего, — шепнула она. — Просто мне очень жаль, что мы поссорились.
Мы живем в плену аксиом...
Из того, что человек неправ, еще не следует, что он дурак.
Разве вам невдомек, что наш мир таков, каким мы его воспринимаем? Ваши органы чувств обманывают вас.
- Ты должна остановиться немедленно. Такая жизнь затягивает. Чувство опасности, как опиум. Боишься, а все равно тянешься, снова и снова. <...> Эта дорога ведет в пропасть.
- <...> Ты разве не заметил? Я уже пропустила последнюю остановку.
Чувство опасности - как опиум.
Дом наконец утих. Слезы, отмеренные на этот вечер, пролились, крики умолкли, семейный оркестр устал. Дирижёр в лице мамы сладко посапывал под боком у концертмейстера отца. Первая скрипка Рада, наревевшись из-за горькой отроческой судьбы, провалилась в глубокий сон. И только я, жалкая подтанцовщица, никак не могла улечься.
На пороге появилась мощная фигура отца, по случаю знакомства с потенциальным зятем нарядившегося в лучшие выходные порты и рубаху в тонкую полоску, расходившуюся на круглом животе. Однажды, когда мы были детьми, Богдан стащил у меня подаренный на именины полосатый мяч, чтобы сыграть в футбол с соседскими мальчишками, а потом наврал, будто игрушку проглотил отец. Я так боялась грозного родителя, что не решалась спросить, хорошо ли переваривается мячик в большом папином животе.
- Как насчёт развлечений? - судя по лучезарной улыбке, приятель не столько планировал развлекать скучающую гостью, сколько желал развлекаться за её счёт, то есть за мой.
- Я останусь после них калекой?
- Вряд ли, но мы пройдёмся по всему списку того, чего с тобой не должно случиться!
- Нам действительно пора официально познакомиться с твоим отцом.
[...]
- Ты сначала познакомишься, - безрадостно прокомментировала я, вытирая неприятно влажные ладони о юбку, - и тут же захочешь раззнакомиться обратно. Поверь, я в этой семье четверть века прожила.
Дольше всех продержался библиотекарь Степан, от которого Богдан пребывал в абсолютном восторге – тщедушный очкарик, любивший классическую литературу и органную музыку. Он взял меня за руку только на третьем свидании и осторожно назвал «мой цветочек». Мы так и не дошли до первого поцелуя, потому что я лично возжелала расстрелять зануду из отцовского самострела.
- Кем я была для тебя?
Он так долго медлил с ответом, что я успела подумать: и не ответит вовсе.
- Ангелом, - произнес он едва слышно. - Смыслом моей жизни, - и тьма отступила на миг от его лица, сделав его прекрасным: нагим и бесстрашным. - Потом последней тварью. Ты предала меня, а я не смог простить. От великой любви до великой ненависти всего полшага.
"Надо перестать бегать от себя и постоять спокойно." Девушка©
Я всерьёз начинала думать: мы сбежали из одной психиатрической больницы, потому что его объяснения в тот момент казались абсолютно здравыми. Психи, как известно, не считают себя психами
– Пускаю по ветру, – ответил Вадим на мой вопрос.
– А поконкретней? В карты проигрываешь?
Волошин весело хмыкнул:
– Как бы усердно я ни работал над расширением своих пороков, азартные игры туда не входят.
– Жаль. В игре в рулетку мне нет равных. Всегда отгадываю, куда полетит шарик.
– Серьезно? Учту. Значит, в грустной бедности мы свои дни не закончим. Ну а что касается денег… мы плохо уживаемся вместе. Либо они спешат смыться, либо я.
Определить возраст супруги Ключникова было невозможно. С таким слоем макияжа не поймешь, где заканчивалась она и начиналась иллюзия.
– Похоже, я тебя все-таки разбудил, – сказал Вадим, приглядываясь ко мне.
– Паршиво выгляжу?
– Ты так прекрасна, что впору надевать очки от солнца, чтобы не ослепнуть.
Работать преподавателем совершенно не хотелось. Да, я училась хорошо. Ну ладно, ладно, очень хорошо.
Ух ты, ежики лесные, эк меня занесло… Демон крови – баран упертый, инкуб – шишка при императоре, оборотень – тоже важняк при дворе… И что ко мне особенных-то тянет, я что, медом намазана?