"Это была та любовь, которая приходит раньше всяких понятий о теле и морали. Эта любовь так же бескорыстна и так же реальна, как ветер, и озеро, и песок. Она включала в себя и теплые дни на пляже, и стремительные школьные дни, и вечера, когда мы возвращались из школы, и я нес ее портфель."
"Смерть не дает человеку расти или меняться. У нее всё такие же золотые волосы. Она навсегда останется юной, и я всегда буду любить её, только её..."
Человек в 12 лет не так уж часто остается один. Вокруг столько людей, которые всегда говорят как и что ты должен делать! А чтобы оказаться в одиночестве, нужно сломя голову бежать далеко-далеко по пустынному пляжу. И чаще всего это бывает только в мечтах. Но сейчас я был один. Совсем один!
Я медленно достроил дворец, потом поднялся и, не оборачиваясь, побрел прочь. Я не хотел верить, что он разрушится в волнах, как рушится все в этой жизни. Я медленно шел по пляжу туда, где, улыбаясь, ждала меня чужая женщина, по имени Маргарет.
Стояли последние дни сентября, когда без всяких видимых причин жизнь становится такой печальной.
На следующий день мы уехали на Запад. У поезда плохая память, он все оставляет позади. Он забывает поля Иллинойса, реки детства, мосты, озера, долины, коттеджи, горе и радость. Он оставляет их позади, и они исчезают за горизонтом...
Вода — волшебница. Она разрезает все пополам и растворяет вашу нижнюю часть, как сахар. Холодная вода. А время от времени она набрасывается на вас порывистым буруном.
"Вода - как волшебник. Она разрезает все пополам и растворяет вашу нижнюю часть, как сахар."
"Как и память, поезд приходит и уходит. И он может вернуть вам все то, что вы оставили позади много лет назад."
"Если вам 12, то на каждый свой зов вы ожидаете услышать отклик. Вы чувствуете, что любое желание может исполнится. И порой вы, может быть, и не очень далеки от истины."
Могучий язык, на котором вода говорит с сушей, на котором разговаривают между собой волны… Всегда, во все времена вода старалась что-то поведать людям. И действительно, некоторые сумели почерпнуть кое-какие истины, сидя на берегу. Но никому и никогда не посчастливилось понять язык воды.
Любое новое отрекается от старого.
Тут его взгляд упал на стопку смятых листков на столе.
- А, значит, они все-таки добрались до вас?
- Кто "они"?
- Ну, эти, из Лиги Борьбы за права андроидов. Они не пропускают ни одного мало-мальски известного человека. И всем подсовывают свою петицию.
- Да, они меня просили подписать...
- Неужели вы подписали, сэр?
- Нет, - отрезал Саттон.
Он внимательно разглядывал Геркаймера.
- Ты ведь андроид, - сказал он прямо, - и, по идее, должен быть с ними заодно.
- Сэр, - с неожиданным энтузиазмом ответил Геркаймер. - Говорят-то они правильные вещи, но делают все не так. Они призывают людей проявить к нам милосердие, пожалеть нас. А нам не нужны ни милосердие, ни жалость.
- А что вам нужно?
- Нам нужно, чтобы с нами обращались, как с равными. Но чтобы равенство было таким, каким мы его понимаем, и чтобы это было ни по указу ни по какому, и чтобы люди не думали, что они нас облагодетельствовали!
- Понятно, - сказал Саттон, тронутый его искренностью. - Я, видимо, так все и понял, только не мог выразить словами...
- Дело обстоит вот как, сэр, - заторопился Геркаймер. - Люди создали нас. Спасибо им за это. Но они выращивают нас, как фермер выращивает скотину. Они создали нас для определенных целей, так и пользуются нами. Они могут быть даже очень добры к нам, по в этой доброте почти всегда есть что-то от жалости. А нам не положено иметь своего мнения. Мы не имеем права ни на что. Мы, - он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, но блеск в его глазах внезапно померк, черты лица снова стали печально-безучастными.
- Простите, сэр. Зря я вам надоедаю.
- В этом деле я твой товарищ, Геркаймер, - просто и спокойно сказал Саттон. - Помни об этом. Я твой друг, и доказал это тем, что не подписал эту дурацкую петицию.
Геркаймер смотрел в пол, а Саттон - на него. Он дерзок и хитер, думал Саттон. И мы сами их такими сделали. Это печать рабства, которую они получают вместе со штампом на лбу.
- Ты можешь быть совершенно уверен в том, что уж чего-чего, а жалости я к тебе не испытываю, - сказал он Геркаймеру.
- Благодарю вас, сэр, - радостно встрепенулся Геркаймер. - За себя и за остальных, спасибо вам.
"Вы - единственный, кто стоит у нас на пути", - так сказал Тревор. "Вы - камень на дороге. Вы мешаете людям стать Богами".
Но не все же люди думают так, как Тревор. Не может быть, чтобы все были охвачены этим шовинизмом!
Он вспомнил делегацию из Лиги Борьбы за права андроидов, вспомнил во всех подробностях: оборванца, вертевшего в грязных руках засаленную кепку, даму, сложившую пухлые ручки, на животе...
Эти, конечно, - олухи. Этакие безумные крестоносцы. Их даже андроиды презирают. А все потому, понял Саттон, что люди ни на минуту не могут оставить гордыню, значит, не могут подняться на вершину смирения, что по сути означало бы равенство. Даже члены Лиги, борющейся за равенство андроидов, не могли отказаться от роли руководителей - они хотели руководить теми, кого собирались сделать равными себе.
Как сказал тогда Геркаймер: "Равенство, но не по указу, без вмешательства людей". Но люди понимают равенство только так - по высочайшему дозволению и с постоянным вмешательством.
Да, очень возможно, что жалкая горстка идиотов была в действительности теми единственными людьми, которые хоть чем-то хотели помочь.
Саттон тихонько присел на землю рядом с камнем. Он обрадовался и немного удивился, когда его обдало речной прохладой. Легкий ветерок приятно ласкал щеки.– Поймали что-нибудь? – поинтересовался Саттон.– Ни хрена не поймал, – грубо ответил старик, не выпуская мундштук изо рта.Он попыхивал трубкой, и Саттон с любопытством наблюдал за тем, как он курит. Окутанная клубами дыма борода его, казалось, давным-давно должна была бы сгореть синим пламенем.– И вчера – ни хрена, – сообщил старик.Он вынул трубку изо рта и рассеянно уставился куда-то на середину реки.– Хлебни, – сказал он, не поворачивая головы. Взял кувшин, протер горлышко грязной рукой.Саттон, потрясенный до глубины души таким отношением к гигиене, чуть не расхохотался, но сдержался и принял кувшин из рук старика.У жидкости был вкус желчи, и от нее драло горло, как наждаком. Саттон отодвинул кувшин и с минуту сидел, тяжело дыша, широко открыв рот, надеясь, что воздух охладит пылающее нутро.Старик взял у него кувшин, Саттон утер текшие по щекам слезы.– Выдержка, жаль, слабовата, – посетовал старик. – Не было времени дожидаться, пока поспеет.Он тоже хлебнул прилично, вытер рот тыльной стороной ладони и, смачно крякнув, выдохнул… Пролетавший мимо шмель свалился замертво.Старик поддел шмеля ногой.– Хиляк, – презрительно отметил он.
«Мы не одиноки.
Никто и никогда не одинок.
С тех самых времен, когда на самой первой в Галактике планете появились первые признаки жизни, но не было ни единого существа, которое бы летало, ходило, ползало или прыгало по тропе жизни в одиночку…»
– Вера, – мягко вставил Рейвен, – могущественное явление.
– Да, могущественное, – согласился Саттон, – но при всем том порой она не что иное, как признание нами своей собственной слабости. Мы как бы сами признаем, что мы не в силах существовать в одиночку, что нам нужна соломинка, за которую мы могли бы ухватиться, надежда и убежденность в том, что есть высшая сила, которая нам поможет и укажет путь.
И небыло никаких признаков жизни. Ни намека на деятельность.Никто не спешил нам на вмтречу. Все вокруг было мертвым.
И я поступил крайне мудро , связавшись с этими суиашедшими...
Впервые в жизни я сталкивался с такой концентрироаанной тупостью!
Они (прим. люди) могут разговаривать друг с другом, находясь в разных странах. Они делают картины, которые движутся и разговаривают, делают посуду изо льда, который не тает, а в домах у них ночью так светло, как будто они поймали солнце. Они... они... они способны и на чудесные дела, и на самые мерзкие.
Не говори ерунды! Ты ведь и сама знаешь людей. Нет такого, что бы им не было нужно. Нет такого, чего они бы не хотели.
-Ужиться, конечно, можно.-Крыса стряхнула капли дождя со своей про мокшей шубки- это получается у собак и кошек, у мышей и птиц и даже у нас, крыс. Но вы,- она обвела глазами драконов,- вы слишком большие, слишком умные, слишком...- она пожала плечами,- слишком другие! Они будут вас бояться. А то, чего люди боятся, то....
-То они уничтожают.
Даже из самого уродливого может получиться прекрасное.
Разве не отвратительно это человеческое высокомерие - ловить живых существ и запирать в клетки?