– Если верить карте, земля плоская. Однако, милорд, вы не хуже меня знаете, что это не так.
– Что, правда? И давно? – ужаснулся Ржевский.
– Да ты не бойся, – утешил его Лис. – Она в общем‑то плоская, только по краям везде закругляется.
– А‑а, – облегченно вздохнул обалдевший рубака. – Ну, тогда еще ничего.
Тебя что, в детстве папа сдаваться не учил? Ты шо, в натуре, не знаешь, шо ежели человеку башку продырявить, то он после этого себя так хреново чувствует, что никакую капитуляцию принять уже не может?
Отсутствие верховной власти не превращает толпу рабов в народ. Еще Руссо говорил, что свобода может быть лишь между людей обеспеченных и образованных. Нищета же у власти – это разбой, и по-иному быть не может. Я и сама превыше всего ценю свободу. Свобода – душа всего, без нее все мертво. Я хочу, чтобы повиновались законам, но не рабов. Рабство есть политическая ошибка, которая убивает соревнование, промышленность, искусство и науки, честь и благоденствие. Но свободным «человеком невозможно стать по приказу, по чьей-то высочайшей воле. До свободы сердцем, умом, душой дорасти надо.
– Пятнадцать человек на сундук мертвеца, – под нос себе напевал Лис. – Йо‑хо‑хо, и бутылка рому!
– Чему ты, собственно говоря, радуешься? – перебил я его.
– Мал‑чик, ты ро‑ман‑тик, – на манер механической куклы произнес аншеф Закревский.
– Ты о чем? – собрался было возмутиться я.
– Ну как же, а «пиастры, пиастры!», капитан Флинт? Ну посуди сам, у нас с тобой эксклюзивный вояж с пиратами.
Я сжал губы, демонстрируя несогласие с лисовским восторгом.
– Капитан, да не боись! Управимся мы с тобой с этим Билли Бонсом. Ну это же какая веселуха! Эх, тебе не понять!
Наши дороги абсолютно безопасны. Опасны только люди на этих дорогах.
Говорите умно. Враг подслушивает.
Но лица многие перед моим лицом
К руке моей имели уваженье
Ведь то, что для нее всго лишь продолженье
Для них является концом.
Должны же мы понять, чем постсоветская Россия после Ельцина так не угодила верхушке США. Зачем они разжигают слишком рискованную войну, не дождавшись, пока наша наука деградирует и сделает небоеспособным российский ракетно-ядерный щит? Ведь США умеют терпеть и подавлять противника незаметно, «мягкой силой» — вспомним холодную войну. Чего они испугались, что хотели предотвратить?
Можно предположить, что аналитики США решили, что после Ельцина власти России задумали восстановить статус великой державы, оснастить армию современным оружием и вновь собрать земли исторической России. Но какие для такого предположения были эмпирические данные? Что изменилось в структурах России? Продолжаются неолиберальная реформа и приватизации, олигархи покупают яхту за яхтой, средний класс врос в общество потребления, а креативный класс мечтает о ПМЖ на Западе. Те же персоны пишут программы и делают философский камень нанотехнологии, нефть течет куда надо, тем же ядом брызжет «Эхо Москвы». Ну чего еще желать Бильдербергскому клубу?
Есть у меня приятель из ФРГ, философ, ученик Хайдеггера (живет в Испании, ему стукнуло 85 лет). Как-то он рассказал мне, как в 70-е годы был в Москве и обедал в доме секретаря посольства ФРГ. И за столом, желая сказать что-то существенное, собеседники обменивались записками. Вслух не говорили — боялись подслушивающих устройств КГБ. Я не мог в это поверить и потратил целый час, добиваясь, чтобы он точно воспроизвел ситуацию и объяснил причины этого страха в кругу образованных, неглупых и немолодых людей. Это был болезненный разговор, мой друг разволновался, выглядел странно. Его мучило, что он не мог найти ответа на простой вопрос: чего вы боялись? Ведь ты должен иметь хоть какой-то образ опасности. Оказалось, что у той компании дипломатов и философов такого образа просто не было, страх не имел очертаний. У нас произошел примерно такой диалог:
— Скажи, Ганс, вы боялись, что КГБ ворвется в дом и перестреляет вас прямо за столом?
— Брось, что за чушь.
— Боялись, что хозяина-дипломата выселят из страны как персону нон-грата?
— Нет, такого никто не думал.
— Боялись, что вас куда-то вызовут и поругают?
— Да нет, все не то. Никто ничего конкретного не предполагал.
Когда я перебрал все мыслимые угрозы, вплоть до самых невинных (даже при допущении, что КГБ только и делает, что все записывает на пленку), в нашем разговоре наступила пауза.
На Первом съезде народных депутатов СССР 27 мая 1989 года Ю. Афанасьев (видный идеолог антисоветской оппозиции) заклеймил большинство депутатов как «агрессивно-послушное большинство». Были крики и даже рыдания депутатов, но большинство депутатов (группа «Союз»), не организованное как оппозиция, не могло использовать свое явное количественное преимущество, поскольку депутаты считали себя обязанными уговорить власть, а не идти на конфронтацию с ней. Ведь «ведь все мы, депутаты, хотим, как лучше». Инерция советской политической культуры обезоружила Верховный совет СССР.
Заметим, что накануне Февраля в партии большевиков было около 10 тыс. человек, на порядок меньше, чем меньшевиков и эсеров [Донде пишет о представлении русской революции в литературе: «Все ее исследователи не без удивления или злорадства отмечают, что самая „сознательная“ революционная сила в России, т. е. „партия Ленина“, оба раза прозевала начало революции — и в 1905, и в 1917 г.»].
А в феврале, выйдя из подполья, 125 организаций большевиков насчитывали 24 тыс. членов — в Петрограде 2 тыс., в Москве 600. В июле в партии были уже 240 тыс., к октябрю 350 тыс. — большевики стали самой большой партией в России. А ведь не было ни прессы, ни телевидения.
Никакая революция или реформа не могли бы произойти, если бы у революционеров или реформаторов не было достаточного количества агентов, которые объяснили их необходимость и неизбежность массе людей в личных разговорах.
Перестройка, которая развалила Советский Союз и привела нас к национальному бедствию, готовилась на кухнях интеллигенции, в беседах у костра или за чаем в КБ, в рабочих курилках и в очередях. Миллиарды разговоров подготовили сотни миллионов людей к тому, что они аплодировали Горбачеву и чуть ли не целовали туфлю у Сахарова.
Будучи единственной и ядром политической системы, компартия стала «постоянно действующим» собором, представлявшим все социальные группы и сословия, народы и регионы. Внутри этого собора и происходили согласования интересов, нахождение компромиссов и разрешение конфликтов. В такой партии не допускалась фракционность и оппозиция, естественная для парламентов.
Раскол партии стал большой угрозой, и осенью 1927 г. в первичных организациях партии была проведена дискуссия, и все должны были сделать выбор из двух платформ. В дискуссии приняли участие 730 862 человека (из 1200000 членов и кандидатов партии), за платформу оппозиции проголосовало всего 4120 членов партии (2676 воздержались). Оппозиция была подавлена, из партии были исключены около 8 тыс., из них 75 видных руководителей. Часть оппозиции ушла в подполье и в эмиграцию, позже многие были репрессированы.
-Разве... можно?- спросил Ник, почувствовав, что течение отпустило его и он может шагнуть назад.
-Нет, нельзя,- ответила Собака.-Но я же- Невоспитанная Собака.
Lirael almost apologized, but she held it back. She did feel sorry for Nick. It wasn’t his fault he had been chosen by an ancient spirit of evil to be its avatar. She even felt sort of maternal to him. He needed to be tucked in bed and fed willow-bark tea.
Когда будущее вступило в свои права и мечты сбылись, стало скучно.
Это очень тяжело - сбывшиеся мечты.
Самое страшное для человека, когда ему больше не о чем мечтать, это страшней любых трудностей.
Lirael almost apologized, but she held it back. She did feel sorry for Nick. It wasn’t his fault he had been chosen by an ancient spirit of evil to be its avatar. She even felt sort of maternal to him. He needed to be tucked in bed and fed willow-bark tea.
-Разве... можно?- спросил Ник, почувствовав, что течение отпустило его и он может шагнуть назад.
-Нет, нельзя,- ответила Собака.-Но я же- Невоспитанная Собака.
Всякая армия - это ненасытный голодный зверь, который способен рассыпаться на составляющие, если в тысячи его прожорливых пастей регулярно не бросать огромное количество пищи.
Эрик, наверное, целый час рассказывал Эрагону о том, на какие хитрости и маневры ему пришлось пойти, прежде чем кланы гномов собрали свою армию и двинулись на помощь варденам. Эти клан всегда враждовали между собой, о чем Эрагону было прекрасно известно, и он понимал, как трудно было Орику, даже будучи королем, добиться их подчинения.
-Это все равно что пасти слишком большую стаю гусей, - сказал гном. - Они всегда норовят пойти туда, куда хочется им самим, создают невыносимый шум и готовы ущипнуть тебя за руку, как только им представится такая возможность.
Первое правило охоты: не выслеживай добычу, пока не убедишься, что это действительно добыча, иначе сама легко в чью-то добычу превратишься.
Дети, как говорится, наше общее благословление, хоть я лично этой точки зрения и не разделяю, ибо на собственном опыте убедился: дети ничуть не менее жестоки и мстительны, чем взрослые. У них просто пока не хватает сил, чтобы подчинить своей воле других.
"Оставь мертвых земле. Они существуют не для нас."
"Пойми, Сапфира: на эту гору я должен взобраться сам!"
Уголки ее губ чуть изогнулись:
"А зачем взбираться самому, если туда можно взлететь? Ты никогда никуда не доберешься до вершины на этих своих коротеньких подпорках, которые вы именуете ногами".