Отчаяние и страх способны сделать с человеком страшные вещи.
В любых ситуациях организму необходим отдых - и хотя стресс, страх, беспокойство и выброс адреналина могут долго поддерживать тело в функциональном состоянии, - рано или поздно наступает изнеможение.
Погружение в глубины воспоминаний напоминало ей бег по минному полю. Стоит задержаться на мгновение, и тебя разорвет на мелкие кусочки.
Мужчина ценит не старания женщины сделать для него как можно больше - больше всего он ценит, когда женщина ценит его.
Влюбляться так приятно именно потому, что в этот момент мы чувствуем себя настолько защищенными, что способны на полное самовыражение.
Когда власть любви пересилит любовь к власти, в мире воцарится мир.
Научиться безусловной любви можно лишь при одном условии - нужно осознать свои недостатки и стараться менять себя, а не других.
Да, женщины вполне могут сделать все сами, просто потом они плохо спят, потому что переутомились и перенапряглись.
Искренность лишь одно из того многого, что предстоит нам усвоить на долгом пути по этой жизни...
– Если днем ты очутишься на дне шахты и поднимешь голову к небу, то увидишь Венеру. Она все время там, на небосводе. В XV столетии моряки ориентировались на нее, прокладывая курс.
– У них что, были на судах угольные шахты?
Филип Мейн задумчиво улыбнулся:
– В том не было необходимости, девочка. – Он показал пальцем на глаза. – Они видели ее невооруженным глазом.
– А почему мы не видим?
– Эволюция. Мы развиваемся, наши чувства притупляются; теперь курс за нас прокладывают компьютеры.
- Сумасшедший. Совершенно сумасшедший, но книга, которую он пишет, может оказаться блистательной - супер! - если он вообще закончит ее.
- А сможет ли кто-нибудь ее понять?
- Нет, но посему ей достанется несколько премий.
Омерзительное ощущение, подумала она: врешь и знаешь, что врешь, а тебе верят; как будто обманываешь сама себя.
"Жизнь есть не что иное, как сон, чьи образы постоянно возвращаются, некоторые редко, а другие часто, иногда - ночью, порою - днем." Джеймс Томпсон
Чтобы побороть смерть, необходимо писать; но это жестоко - писать, зная, что смерть отнимет у нас последний лучик надежды.
Я верю, что рано или поздно ты прочтешь эти страницы. Верю, что твоя мать, узнав о том, что я погиб, сотрудничая с маки, захочет приехать сюда, чтобы забрать мои вещи, и заглянет в наш тайник. Я верю в это, потому что это единственный путь, которым в твои руки может попасть то, что я тебе пишу. Если ты сейчас читаешь это, значит я не выжил и не уничтожил тетради до того, как они к тебе попали. Знаешь что? Некоторые звезды располагаются так далеко от нас, что проходят долгие годы, прежде чем до нас доходит их свет. Настолько долгие, доченька, что свет, который мы видим сегодня, возможно, был излучен еще до того, как на Земле появился человек. И подобно свету из далеких галактик, мой голос, если повезет, достигнет тебя через многие годы после моей смерти. Мы как звезды, дочка. Расстояние превращает нас в колючие, как иглы, звезды в вышине темного неба.
Не думай, что я герой. Может быть, я умираю просто от усталости, представь себе. Я хочу, чтобы ты знала, что мне стоило больших усилий, огромных усилий, доченька моя, принять как должное необходимость борьбы за свободу. В какой-то момент послушная марионетка взбунтовалась. Это не было продуманным решением. Просто я стал сам себе противен. К теперешней ситуации меня подтолкнули обстоятельства, они вынудили меня действовать так, а не иначе. До этого я был еще трусливее, чем сейчас. Но так получилось, что, живя в постоянной опасности, я научился ценить то, за что каждую ночь рискую жизнью, принимая у себя беженцев, передавая донесения по рации или лично относя их по назначению, карабкаясь по склону Тука-Негры, горы, на которой я гораздо лучше ориентируюсь ночью, нежели днем, и которая расположена на достаточном расстоянии от границы, чтобы армия не обращала на нее внимания, направляя свои усилия совсем в другую сторону. Знаешь что? Вот уже два месяца я сплю не больше двух-трех часов в сутки. И этого никто не должен заметить. А скрывать это очень непросто… Хорошо бы тебе никогда не пришлось ничего скрывать и притворяться и ты всегда могла быть тем, что ты есть.
Разгром фашизма и нацизма, происходящий сейчас по всей Европе, стал возможен ценой многочисленных жертв. Скоро останется лишь режим Франко. Будем надеяться, что нам удастся его свергнуть своими собственными силами, хотя их у нас не так уж много. А если не получится, дождемся, пока Европа нам поможет.
Я понимаю, что я не самый хороший отец и что говорю тебе вещи, которые, возможно, сейчас тебе совершенно безразличны. Но я не хотел рисовать тебе какой-то нереальный мир; я бы просто не смог. Через несколько лет, когда немного подрастешь, ты поймешь меня. Как бы мне хотелось увидеть тебя лет в пятнадцать, может быть, с косичками, прогуливающейся по какой-нибудь улице, украдкой поглядывающей на мальчишек, прячущей робкую улыбку и что-то шепчущей на ухо подружке. Как бы мне хотелось, чтобы…
Почему все так ошибаются? Почему единственный, кто всегда прав, – это Доктор Живаго?
Если бы я мог повторить жизнь, я бы хотел стать писателем и художником. Когда я рисую и пишу, я живу.
...на этот раз влюбился в кого положено.
Хотя, возможно, причина сего особого отношения крылась в педантичном воспитании, которое она получила в интернате Святой Терезы, где ей внушили, что в соответствии с законом жизни ей суждено стать частью той социальной сферы, в которой она должна сохранять спокойствие и самообладание даже при общении с людьми, лишенными каких бы то ни было принципов этики и морали, а также что единственное, чего в этой сфере не прощают, – это недостаток воспитания.
Несмотря на терзавшие ее мрачные мысли, она вдруг вспомнила слова Ориола: доченька, мое письмо – словно свет звезды: когда он достигнет твоих глаз, возможно, меня уже много лет не будет на этом свете. Чтобы побороть смерть, необходимо писать; но это жестоко – писать, зная, что смерть отнимет у нас последний лучик надежды. Именно тогда, когда Тина ждала Жорди, она окончательно поняла, что Ориол Фонтельес писал письмо в полном отчаянии, страстно желая, чтобы последнее слово осталось не за смертью.
Столько вражды и столько злобы, а в конце концов все равно все покоятся здесь, рядышком. Вот эти двое лежат здесь вместе уже сорок лет и дальше будут лежать. Мой отец всегда говорил, что это как сняться на общем фото: раз уж оказались вместе, то никуда от этого не деться.
Знаешь что, сынок? Погосты в маленьких деревнях всегда напоминают мне семейные фотографии: все друг друга хорошо знают и покоятся себе спокойненько рядышком, каждый видит свой сон, и вся ненависть куда-то улетучивается в этом неизбывном покое.
Стань, в конце концов, экологом. Но только, пожалуйста, не монахом.
Мы всю жизнь занимаемся воспитанием чужих детей, но при этом никто не научил нас воспитывать своих, а когда ты начинаешь что-то понимать, уже поздно, потому что дети исчезают из нашей жизни, не давая нам второго шанса.