...утопиться всегда сподручнее, а вот бороться, хотя бы ради потомства — вот это жизнь!
Выйти победителем из сотни сражений — это еще не показатель высшей степени военного искусства; победить врага без кровопролития — вот вершина этого искусства
Жену надо уважать, ценить, по прихоти — холить и лелеять, но не любить. Любить надо Бога, а потом — себя.
Разврат, как и рабство, был, есть и будет. Нам это не изменить!
Жить и умирать надо скромно. Не то земля превратится в сплошные мавзолеи, то бишь в кладбище. А нескромность хороша лишь в одном — в поиске истины, в знаниях!
Ничто так ни старит человека - как возраст.
- Слушай, Виктор, ты брось возиться! Мне всё равно, как спать. Я могу ночевать хоть на гвоздях.
- Нет, милая моя, это ты брось! Где я тебе среди ночи гвоздей достану?!
Встретились на улице с Сергеем Владимировичем Образцовым и его женой Ольгой Александровной. Они тоже ехали с гастролей. Выяснили, в городе есть одна столовая, куда пускают только иностранцев. И мы с Сергеем Владимировичем решили пройти туда, изображая иностранцев.
Так и сделали. Громко разговаривая по-английски, направились к двери и беспрепятственно прошли мимо милиционеров.
Я услышала, как один милиционер сказал другому: — Смотри, Рина Зеленая с Образцовым обедать пошли!
вот что удивительно — все говорили: «Рина! Рина!», а снимали других актрис. Наверное, тогда надо было выйти замуж за какого-нибудь кинорежиссера. Но мне это прямо не приходило в голову. Да и им, наверное, тоже. А все были друзья: Козинцев и Юткевич, Барнет и Пудовкин, и Кашеверова, и Михалковы — отец и сыновья.Иногда при встрече со мною режиссеры и сценаристы, всплескивая руками, кричат: — Ах, батюшки мои! Как же про вас забыли? Был чудесный эпизод! Вы бы так прекрасно это сыграли!Никита Михалков, например, однажды упал на колени посреди улицы перед Домом кино и закричал: — Рина! Ты моя любимая, лучшая актриса!Я сказала: — Так дай мне роль какую-нибудь, самую плохую.Он встал с колен, смеясь, обнял меня, поцеловал и поклялся в вечной любви.И так всю жизнь…
Разумеется, многое остается «за кадром». Уж не такой-то я простак, чтобы все о себе так и выложить как на ладони. Сейчас модно говорить правду — ну уж от меня, читатель, ты этого не дождешься. Я так привыкла привирать, что иногда сама не разберу, что к чему.
Но после всего сказанного я должна добавить, что я всегда недовольна собой (кроме некоторых актерских работ) и, если встречаю людей, в чем-то похожих на меня, они мне глубоко несимпатичны.
Дорогие многоуважаемые взрослые! Вам, наверное, каждый день приходится слушать, как вы должны обращаться со своими детьми. У меня даже создается впечатление, что как нужно воспитывать детей, знают все, кроме их родителей. Кто-то сказал, что педагогика — это наука о том, как воспитывать чужих детей.
Дома я хранила его [мужа] старую записку: "Ты считаешь, что у меня несносный, нетерпимый нрав, а между тем я тиран с очень мягким и отзывчивым характером".
Кого ждем - сами себя задерживаем!
Зиму я люблю только в марте, когда знаю точно, что она кончилась.
Джей натянул рубаху и штаны, и после свободы, которую он ощущал, будучи в одной набедренной повязке, ему показалось, что он в кандалах. Он снова превратился в человека с обычными человеческими горестями и перестал быть свободным существом, живущим в лесу как дома.
- Иногда бывает очень тяжело пережить смерть отца или матери, - сказала она. - И мы горюем не только потому, что они умерли, а еще и потому, что мы уже больше не чьи-то маленькие дети. Это окончательный этап взросления, становления мужчины или женщины.
- У тебя там осталась семья?
- Жена, ребенок, мать и два маленьких брата.
Джон помолчал, оценивая огромность такой потери.
- Ты должен нас ненавидеть, - сказал он. - Всех нас белых, за то, что увезли тебя.
Франсис посмотрел прямо ему в лицо.
- Я не ненавижу вас, - сказал он. - У меня нет времени для ненависти.
- А может ли человек вести двойную жизнь? - спросил Хоберт.
Джон задумался ненадолго.
- С честью - навряд ли.
Она любила Гвидо, а любовь не спрашивает и старается не думать, как быть, когда все закончится.
<...> Аристотелю удалось поставить на место даже самых заядлых скептиков. Знаете, чтобы доказать существование Бога, он отталкивается от времени. Время вечно. Но оно тем не менее одновременно является и движением. Вперед — будущее, назад — прошлое. Все, что находится в движении, должно приводиться в движение чем-то. Причиной вечного движения может, в свою очередь, быть другое вечное движение и так до бесконечности. Но поскольку до бесконечности так продолжаться не может, то должна существовать некая prеvium mоvens, или начальная движущая сила, которая самая является недвижимой. Это и есть Бог.
Вы хорошо помните статьи законов человеческих, но забываете статьи законов божьих.
Здесь не то, что в океане. Здесь все чужое, все поделено, все разгорожено, все охраняется. Одни только вольные птицы ничьи, летают, кричат вдоль дороги. Но их не поймать. Да можно ли ещё ловить этих птиц? Быть может, и они кому-нибудь принадлежат. Здесь легко умереть от голода и жажды среди водоемов, садов и стад.
Люди... Они так много шумят, курят ужасные сигары, дурно пахнут.
А смерть? Смерть везде одинакова…