Я же пришла спросить, вы, наверное, умеете как-то узнавать, понесла женщина или нет? Да, и ещё, если всё-таки понесла, то пиццу можно? С ветчиной?
А тётеньки, надо сказать, не маленькие. Понимаю, конечно, что беременные, но такие лица одной беременностью не наешь.
— И вот, наконец, последний из павшей династии, Император Аэда Хитроглазый. Это официальное прозвище, но многие ещё помнят более вульгарные варианты…
— Он подошёл и принялся её распекать за то, что одета неприлично. Ему говорят, это же мать жены Императора, так он ещё вдвое громче ругаться стал.
— И что мама?
— Взяла с ближайшего лотка фигу и сунула ему в рот.
Мелкий чужих не боится совершенно, а тут как бы и не совсем чужие… В общем, он ведёт себя, как в рекламе: улыбается и радостно пищит, хватая родичей за выступающие части организма.
Когда Янка мне впервые показала моё дитятко, я почувствовала себя ксероксом.
— Ой, как у вас всё сложно, — сетует матушка, пригибаясь. — У меня уже простуда прошла, а вы всё отношения выясняете.
— Лиза, ты столько для меня делаешь, что мне уже страшно, — говорит он наконец, но по лицу-то видно, что ни черта ему не страшно, вон, сияет весь. — Может, посоветуешь, во что я могу облечь свою благодарность? А то, боюсь, как бы не захлебнуться.
Вообще, мужчина у плиты, да ещё в фартучке — это ужасно эротично. Во всяком случае, мне никакого другого афродизиака не надо.
— Лизонька, — выдыхает он наконец, — если бы у меня только были слова! Я знаю столько слов, столько томов прочёл на двух языках, а сказать о своём счастье ничего не могу… — он снова поворачивается (уже все одеяла узлом завязал) и утыкается лбом мне в висок. — Может, если я как следует подумаю, ты услышишь? Ты ведь всегда чувствуешь меня.