– Мое мнение, коньяк в вашем случае принимать не только можно, но и нужно. Как сосудорасширяющее, – вещал Пал Семеныч, и с каждым его словом Кирилл Андреевич расцветал, как мамины розы.
К Глебу подошел, шатаясь, какой-то бледный мужик. Рудаков сразу понял, что тот вернулся с родов. Этот оттиск страха на лице Глеб теперь не спутал бы ни с чем другим.
Глеб вдавил в пол педаль газа. Он вообще давно не молился, но теперь лихорадочно вспоминал и Господа нашего, Иисуса Христа, и пречистую мать его, Деву Марию, и пресвятую Троицу, и всех святых.
– Я больше не буду грешить, – молился он одними губами. – Ну, постараюсь, по крайней мере. Очень. И свечку поставлю. И на Алинке женюсь. Обвенчаюсь. Только прошу тебя, Господи, не дай ей родить в этом бренном катафалке!
Проще достать молоко единорога, чем убедить женщину в том, что она не права.
Да, проигрывать она умела, но побеждать ей нравилось гораздо больше.
Он пытался прочитать книгу. Трижды. И трижды засыпал на второй странице. Зато именно так Рудаков понял, что имеет дело с настоящим шедевром литературы, потому что только великие книги действовали на него подобным образом. В «Войне и мире» он вообще дальше первого абзаца не продвинулся, что уж говорить про «Тихий Дон».
Болеть в семье медиков – занятие в высшей степени неблагодарное. Это обычные родители боятся операций, готовы утешать своих детей, баловать конфетами и поить клюквенным морсом. Потомственные врачи, которые из собственной практики знают процент осложнений, степень риска и частоту летальных исходов, всегда предпочитают стационар. И пока одноклассники Алины мирно дышали над картошкой, она умирала со скуки в одиночной палате, – по блату, само собой, – под капельницами. По вене оно ведь надежнее, чем перорально.
Человек, который привык получать все, что только вздумается, – страшный человек.
Может, сделать пластическую хирургию и уехать в Исландию? Исландия – единственное место в мире, где оборотни не живут постоянно.
Я бы могла стать первой…
- С тобой за карточный стол садиться? До трусов же разденешь.
- Οбижаешь, - протянул Рук лениво. - С какой стати я оставлю тебе трусы?