Я иду к скоплению деревьев. Каждая ветка прогибается под белой сверкающей субстанцией. Этот мир ярок, но не настолько ярок, как Харибда. Черный воздух. Что-то дымится. Здесь почва поднимается вверх, к опушке. В ней прорезаны глубокие рытвины, дым исходит именно от них. Темный, горький. Три борозды – горящие шрамы на вершине холма. Эти отметины, оставленные посадочными опорами, – единственный признак того, что здесь когда-то была Харибда.
А когда они пришли в снятый номер, у него вообще напрочь отказал разум, а как еще можно объяснить то, что он набросился на нее как оголодавшая собака на кость!
О том, что видела той ночью, Анетта никому не сказала. Страшно было, особенно когда смотрела, как Матушка прижимала белый платочек к глазам, смахивая ненастоящие слезы, при этом в уголках тонких бледных губ таилась довольная улыбка.
Стукнула ещё одна оконная рама, на этот раз сверху, и оттуда раздались отборные ругательства на хорошем итальянском. Я только успел поднять вверх указательный палец и открыл рот, собираясь поставить это произношение в пример сопрано, как на меня обрушился поток ледяной воды, мимо моего уха просвистел пластиковый тазик, и, упруго отскочив от перил балкона, шумно покатился по двору.
как у Российской империи было только два союзника – армия и флот, так у женщины только два врага – зависимость и праздность.
Однажды я видел тот город сверху – он напоминает нагромождённые фигуры в игре Тетрис. В нём нет души.
перо сказочника клеймило те пороки общества, о которых большинство боялось говорить даже шепотом.
Раз уж его друзья лишились жизни, справедливо, что и он что-то потерял.
... нельзя растрачивать жизнь на пустое. Слишком мало ее.
Сердце лучше головы, а добрые руки – [лучше] служения холодных губ; вера без дел тщетна.