Иногда день преподносит тебе многократные выяснения отношений, как набор к обеду — первое, второе и компот. Жри, давись.
Утро всегда бескомпромиссно. У него нет жалости. И любую, даже самую лучшую вечеринку, произошедшую накануне, утро всегда превратит в комканные салфетки на столе, сигаретный пепел на колонках, сморщенный сыр в тарелках. Оно снимет с тебя розовые очки и спросит: кто ты сегодня? Где ты? Зачем ты?
— Таких, как я, больше нет.
Сказано тихо, мягко.
— Таких, как ты, тоже.
Я дам этому парню еще и еще просто потому, что секс с Итаном в последнее время напоминал жевание едва прожаренного безвкусного блина. Здесь, с Креем, этот блин был прожарен идеально, полит кленовым сиропом, посыпан сахарной пудрой и обсыпан орешками.
Он был надежным, стабильным, простым, в чем-то милым. С таким не познать острых граней жизни, не вкусить запретных наслаждений, о которых после будешь жалеть, не воспарить до седьмого неба, но с ним можно было прожить до старости.
‒ Зачем стучать в дверь? Может, сразу тебе в сердце?
‒ Там заперто, ‒ отрезала я грубовато. – Сломан и заржавел замок.
‒ Я отменный взломщик.
‒ Не настолько.
‒ Настолько. С ловкими, нежными пальцами, опытом и знанием, где нужно давить. А где не нужно, не делать этого.
‒ Не заметила.
– На тебя остались обижены некоторые люди. Они могут пытаться «отомстить» – некритично, но неприятно.
– Но ведь это они были неправы, не я?
– А им неважно, кто прав. Ты заставила их бояться, а страх у дураков перерастает в злость, заставляет их действовать.
Неважно, кто прав, кто виноват – выяснять не имело смысла. В некоторых случаях происходящее нужно просто принять без лишних вопросов.
- А если вы маньяк?
- Если я маньяк, вы зарубите меня топором быстрее, чем я вас изнасилую.
Иногда честность - самый лучший, быстрый и правильный метод. Когда не в обход, через домыслы. Когда прямо.
- Чего ты боишься?
- Влюбиться в тебя. По-настоящему. Не на месяц, а на годы.
Я подняла себя с самого низа, пообещала, что никогда не вернусь к "маленьковости", стала уверенной в себе, богатой женщиной, управляющей штурвалом собственной жизни. Но сегодня она вернулась. Моя "маленьковость", но какая-то другая, растерянная и теплая, потому как рядом сидел тот, за кем хотелось идти следом. Доверить ему себя, свою ладошку и сердце.
Бред.
"Просто мужик. Мы просто едем трахаться".
У чему лишние чувства?
Не живо то сердце, что не болит...
Всем страшно, даже тем, кто ни разу в жизни этого не показал.
Но только тот, кто пробует идти вперед, неся с собой свой страх, через все, через каждую минуту, но все же идет вперед, чего-то добивается. И даже если ты оступаешься, даже если что-то идет не так — это результат. Результат твоего движения вперед.
И только если ты поддашься своему страху и так и не решишься сделать даже самый маленький шаг, ты никогда не осилишь дорогу.
Как сильно может, однако, поменяться окружение, когда меняется твое к этому отношение. Ведь на самом деле физический мир не сдвинулся, изменяется лишь угол зрения. Но этого стало достаточно, чтобы выкрасить все в новые цвета.
Правильно говорят: не важно, где ты, а важно, с кем.
Идея, она ведь чем хороша, что ведет тебя вперед, дает какой-то смысл, даже если она ложная. А когда идея заканчивается, заканчивается и вдохновение.
Хорошо, что теперь я все знаю, и больше нет иллюзий. Они больно крушатся, но еще больнее жить в мире, который не существует на самом деле.
Дом — это ведь не набор бетонных балок, перегородок, окон и ковров. Разбери их все, сломай и собери заново по-другому, и это перестанет быть тем, что ты называешь домом.
Дом — это определенный порядок вещей в жизни. Знакомых, привычных и понятных. Когда ты знаешь, что в ванной все стоит так, как ты поставил, когда есть любимая кофейная чашка на кухне, когда ты знаешь, что можешь пойти утром в магазин за углом, а там тебе улыбнется продавец Чак, с которым ты, кажется, знаком тысячу лет….
Да, дом — это порядок вещей. И может, состояние внутри тебя.
Жизнь — она на то и жизнь, чтобы быть трудной. Где-то сладкой, где-то страшной, где-то ласковой, но почти никогда не легкой.
Правда — вот лучший метод, чтобы избавиться от иллюзий. Реальность всегда сурова, нужно просто принять ее такой, какая она есть.
- Детство, Алечка, - говорила бабушка, - это безмятежность. Это когда твой мозг не затуманен страхом, чувством вины и обидой.
«Есть праздники, которые отмечают тихо. Такими праздниками дышат, их неторопливо вдыхают и выдыхают порами кожи, ежесекундно пропускают через каждую клеточку тела и разума осознание случившегося радостного события и тихо пузырятся ощущением обретенной свободы.»
А в его сердце, сделавшееся из каменного хрустальным, алым и сияющим (наконец-то), воткнули каблук. Трещинами пошло не только сердце, но он весь.
Он не мог пошевелиться, он забыл, как дышать. Лишь понимал, он сделал это снова – стал идиотом, дураком. Не заметил очередной игры, не увидел подвоха, ничего не почувствовал, не заподозрил. Наоборот, он верил ей. Он ожил…
Он плакал вместе с ливнем. Орал молча, внутри, больше не пытался делать вид, что не ненавидит себя.
Ее он с головой укрыл одеялом. И больше не мог сдвинуться с места. Сидел возле тела и едва ли понимал, зачем ему ехать домой. К кому? Его дом был здесь, рядом с ней. Больше дома нет, он остался один.
Захлебывался, когда приглаживал ей волосы, сгибался пополам от хрипов и обнимал через одеяло. Уже не ту, не ее – та вернулась в свой мир, он надеялся.
Кей не знал, каким образом сможет выкопать могилу – как, чем, где возьмет на это сил. И потому умывался ледяным дождем, который касался разодранного надвое сердца. Молнии стали его адовым пламенем, грохот грозы ватой, заложившей истеричный и теперь вечный визг сознания.
Больше он никогда – и никакой алкоголь этому не поможет – не сможет спать по ночам.