Люби ее поменьше. Звучит, возможно, чуточку старомодно, но это выход. Вовсе не нужно ненавидеть ее или с трудом переносить, ничего такого – не перехлестни. Просто научись немножко отстраняться, будь ей другом, если хочешь. Люби ее меньше.
Он всегда предпочитал, чтобы жизнь была жутковатой, а люди - психами, потому что так было интереснее
самый современный способ: в наши дни работу получаешь, если не спишь с работодателем.
Он был высоким, с удлиненно-квадратным лицом и темными каштановыми волосами, прихотливо тронутыми сединой, словно кто-то вытряс ее из засорившейся перечницы.
Он попятился с крыльца, как уличный торговец щетками, которого прогнали.
Женщины верят, пока не получат неопровержимые доказательства, что верить нельзя.
Странно, как люди, даже друзья, злоупотребляют твоим временем: только потому, что ты писатель, тебя, по их мнению, должны интересовать их проблемы.
— Большинство женщин, с кем я спал, были замужем, — сказал Грэм. — За мной.
Он испытывал прилив благодарности, пронзительную радость историка в мягкой обложке за то, что живет именно в эту эпоху. Легкость путешествий, защита от капризов природы, кнопочная культура.
Он перестал рассматривать себя просто как мозг, помещенный в контейнер.
остерегайтесь устремлений большинства
Des Esseintes still has time to catch his train, but finds himself reflecting that when he had previously travelled abroad—to Holland—his expectation that Dutch life would be similar to Dutch art had been rudely unfulfilled. What if London life similarly fell short of his Dickensian preconceptions? “What was the point of…
Цепь брака настолько тяжела, что нести ее приходится иногда втроем.
Но с возрастом я кое-чему научился. В частности: ты не обязан никому ничего объяснять, если тебе этого не хочется.
Как вы оцениваете влияние французской революции на мировую историю? На что мудрый человек ответил: "Еще рано подводить итоги".
На самом деле знание не продвигалось вперед, это была лишь видимость. Серьезные вопросы всегда оставались без ответов.
История — это также самообман побежденных.
Создаем ли мы искусство, чтобы победить или, по крайней мере, иметь возможность отрицать смерть?
Чтобы превозмочь ее, поставить ее на место? Можешь забрать мою плоть, можешь забрать эту мякоть из моего черепа, где таится все понимание и воображение, которыми я обладаю, но ты не сможешь забрать то, что я создал с их помощью. Это ли наш подтекст и наша мотивация? Скорей всего — да, хотя sub specie aeternitatis (или даже тысячелетия-другого) это лишено всякого смысла. Гордые строчки Готье, которые так воодушевляли меня в свое время — все проходит, остается только искусство; короли сходят в могилу, а написанные при них стихи живут дольше, чем бронзовые изваяния, — сейчас кажутся подростковым утешением. Меняются вкусы; то, что было правдой, становится общим местом; целые направления искусства уходят в небытие. Даже примеры величайшего триумфа искусства над смертью смехотворно непродолжительны. Писатель может рассчитывать на еще одно поколение читателей — два-три, если повезет, — и ему кажется, что он презрел смерть; тогда как это не более чем царапина на стене камеры смертников. Мы делаем это, чтобы сказать: я тоже был здесь.
Писатель мало властвует над своим характером и никак над историческим моментом, и он только частично распоряжается своей эстетикой.
Но девятнадцатилетнее эго тут же поправило бы судей: «понимание» любви приходит позже, «понимание» любви граничит с «практичностью», «понимание» любви — признак остывшего сердца.
Существует множество теорий, объясняющих то, почему мужчины женятся - они женятся на своей второй половинке, на своей матери, на своем doppelganger, на деньгах своей жены - но как насчет того, что на самом деле они ищут собственную совесть?
А там недалеко и до Рождества, которое в двадцатый… нет, в двадцать первый раз его семья встречает в здешнем пасторском доме.
Сейчас пришло в голову: разница между молодостью и старостью заключается, среди прочего, в том, что молодые придумывают для себя будущее, а старики — прошлое.
Вещи содержат в себе отсутствующих людей.
Книги и жизнь — разные вещи, как бы нам ни хотелось верить в обратное.