Каждый должен что то оставить после себя. Сына, или книгу, или картину, выстроенный тобой дом или хотя бы возведённую из кирпича стену, или сшитую тобой пару башмаков, или сад, посаженный твоими руками. Что то, чего при жизни касались твои пальцы, в чём после смерти найдёт прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращённое тобою дерево или цветок, и в эту минуту ты будешь жив.
в молодости каждый из нас, прочитавши эти его испанские рассказы про быков, хоть раз да почувствовал, что может туда поехать и драться. Или уж, по крайней мере, пробежать рысцой впереди быков, когда их выпускают рано поутру
Я полагаю, секрет хорошего сочинительства на любом поприще заключается не в том, чтобы угодить этому поприщу, а в том, чтобы попытаться раскрыть какую-то грань своей личности, которая достаточно отличается, чтобы обогатить это поприще. Следовательно, я не верю в "тенденциозный" рассказ, а твердо и решительно верю в "прочувствованный" и "эмоционально пережитой" рассказ. Повесть, в которой я впервые отступил от технических эффектов и забыл о них, зато дал волю своим страстям, называлась "Ветер". Оригинальная версия этого рассказа, хоть и сыроватая, раскрывает, что я, по крайней мере, вступил в контакт с "творческим потоком". Под этим я подразумеваю, что каким-то образом соединил свои чувства с ритмом, естественным и неизбежным для этого рассказа. Рассказ должен быть подобен реке, текущей и никогда не останавливающейся; ваши читатели - пассажиры судна, плывущего вниз по извилистому руслу сквозь постоянно меняющийся пейзаж. Такой "поток" возникает, только когда писатель пишет достаточно долго, чтобы забыть свои опасения, рефлексию и свое ремесло, и позволяет чувствам разнести его сознание вдребезги, если необходимо. Время критического анализа наступает на следующее утро. Автор, отвлекающийся на критический разбор своего труда в процессе работы, запутается. На это хватит времени, когда он будет работать над вторым, третьим или четвертым черновиком.
- Нефертити, - понизив голос до шепота, произнес я, - в Древнем Египте означало: "Та, что прекрасна, пришла, чтобы остаться навсегда".
Так вот, проверь, пожалуйста, нашу детскую. Год назад ты в нее заходил - тогда заметил что-нибудь особенное? - Вроде нет. Обычные проявления агрессии, тут и там налет паранойи, присущей детям, которые считают, что родители их постоянно преследуют. Но ничего, абсолютно ничего серьезного.
- Ужасно! Значит, я должен сам шнуровать ботинки, без автоматического шнуровальщика? Сам чистить зубы, причесываться, мыться? (Питер)
- Тебе не кажется, что это будет даже приятно для разнообразия? (Джордж Хедли, отец Венди и Питера)
- Это будет отвратительно. Мне было совсем не приятно, когда ты убрал автоматического художника. (Питер)
- Мне хотелось, чтобы ты научился рисовать, сынок. (Джордж Хедли, отец Венди и Питера)
- Зачем? Достаточно смотреть, слушать и обонять! Других стоящих занятий нет. (Питер)
Вы принадлежите к совершенно иной расе. Отсюда ваши интересы, ваши принципы, ваше непослушание, — продолжал свою вступительную беседу мистер Ховард. — Вы не люди, вы — дети. И пока вы не станете взрослыми, у вас не должно быть никаких прав и привилегий.
- Зачем Богу понадобилось сначала создавать динозавров, а потом от них избавляться? - Неисповедимы пути Господни ....
Но идеи лежат повсюду, словно яблоки-паданцы, сгнивающие в траве, потому что не хватает прохожих с зорким глазом и вкусом к красоте, будь она хоть абсурдна, хоть пугающа, хоть благолепна.
Так вот, проверь, пожалуйста, нашу детскую. Год назад ты в нее заходил - тогда заметил что-нибудь особенное? - Вроде нет. Обычные проявления агрессии, тут и там налет паранойи, присущей детям, которые считают, что родители их постоянно преследуют. Но ничего, абсолютно ничего серьезного.
- Ужасно! Значит, я должен сам шнуровать ботинки, без автоматического шнуровальщика? Сам чистить зубы, причесываться, мыться? (Питер)
- Тебе не кажется, что это будет даже приятно для разнообразия? (Джордж Хедли, отец Венди и Питера)
- Это будет отвратительно. Мне было совсем не приятно, когда ты убрал автоматического художника. (Питер)
- Мне хотелось, чтобы ты научился рисовать, сынок. (Джордж Хедли, отец Венди и Питера)
- Зачем? Достаточно смотреть, слушать и обонять! Других стоящих занятий нет. (Питер)
All men are poet-murderers in their souls, ashamed to bleed it out.
All men are poet-murderers in their souls, ashamed to bleed it out.
Нет, в самом деле, что за безумие — в чужом городе увязаться за чужим человеком?
Жизнь — это жизнь. И человек, и персонаж хороши по-своему.
Космос — дело темное. Здесь сам черт ногу сломит.
Люди не созданы для так их дальних полетов в изоляции.Космическое пространство требует полной отдачи. А изоляция противна человеческой природе, это вид житейского безумия, совершенно отдельное пространство.
- Ты себя любишь? - То, что вижу в зеркале, конечно, люблю. А вот то, что под стеклом, в глубине, меня пугает.
- Ты себя любишь? - То, что вижу в зеркале, конечно, люблю. А вот то, что под стеклом, в глубине, меня пугает.
— Я знаю только, что иногда некоторые люди не достойны носить одежду, которую они носят, и иметь лица, которые они имеют. Шестьдесят шесть
Доброта и ум — свойства старости. В двадцать лет женщине куда интересней быть бессердечной и легкомысленной.
В войне вообще не выигрывают. Все только и делают, что проигрывают, и кто проигрывает последним, просит мира.
" Первое, что узнаешь в жизни, - это то что ты дурак. Последнее, что узнаешь, - это что ты все тот же дурак"
большинство молодых людей до смерти пугаются, если видят, что у женщины в голове есть хоть какие-нибудь мысли.
Когда человеку семнадцать, он знает все. Если ему двадцать семь и он по-прежнему знает все - значит, ему все еще семнадцать.