Новый рынок - на самом деле рынок старый. Базар - давний в Одессе, - и названием своим всегда дорожит.
Гоша Абажер давно вполз во взрослую жизнь - женился по хотению. Основательным хозяином сидел. Дом собственный имеет. Ну и что если в Пандаклии, - селе малом и далёком от большой дороги; зато он работу нашёл не корявую, добрался до самой громкой прямолинейной газопроводной трассы: Помары - Ужгород. Друг служивый там устроился, - пригласил на заработок хороший. Где хорошо - там обязательно уже кто-то есть, и приятель хороший тоже найдётся.
Полиза вяло протоптал всю длинную очередь вдоль грязных панелей скучного коридора, пока не обволок кудрями узкую обналичку окошка кассы. Кассир, сверкая дорогими переливами на дряблых пальцах, открыла паспорт и сличила фотографию с оригиналом, заполнившим решетчатый проем окошка. Не упуская отражения глаз за пределами линз, она еще посмотрела взглядом, каким можно смотреть через оправы все того же дорогого металла на человека с зарплатой дворника в 80 рублей.
Лера Селезкая не то чтобы некрасивая, не хозяйка или распутная, ей просто не повезло. Она очень доверчивая, может и не хочет, а природа зовёт, обязывает спешить гнездо свить. Её долго никто любовью не провожал, вечерами одна у калитки долго шуршала, объясняла маме, что за ней жених стеснительный ухаживает. Желанием доверилась высокому гитаристу, он обманул надежды, у него ветер в длинной причёске, ему до тридцати лет далеко; а ей уже двадцать два.
Начальница мотально-красильного участка текстильного комбината Раиса Демьяновна Цуркан громадная, очень строгая женщина с одним жутко беловатым глазом; работники, особенно работницы участка, ужасно опасаются и боятся покраснения роговой оболочки её бельма.
Буджак завален снегом. Стынут в стуже уныния, долгие зимние ночи. Высокие сугробы холодно держат рыхлую белизну сползшей с неба морозной перины. Все щели, завеянного снегом крестьянского двора, сквозят проточным завыванием сосредоточенной стужи, всюду свистит озорной, пронизывающий холод ветра. В кольях, в шатких стыках огорожи, на крыше, в стволах деревьев, - везде скрипит жуткий мороз.
Бригада бичей косят камыш, вяжут в снопы, вечером приезжает длинномер. Снопы загружают по счёту, и тут же расчёт выдают за объём работы, получают: дешёвые сигареты, водку по норме, чёрный чаи и жёлтое сало. Житуха начинается.
Ватага босых мальчишек с закатанными штанинами, спешат на стадион, несутся по пыльной дороге, горячая пыль сзади жёлтым облаком висит; они удаляются и облако падает по ширине всей улицы, пыль оседает, ждёт, когда её снова кто-то разбудит. На стадион! В киоск стадионного сквера, - в каждой руке по пустой стеклянной бутылке, в карманах пыль; за две пустых стекляшки одну полную с шипучей сладкой водой дают. Ситро самое прелестное умывание горла. Пустое стекло превращается в пол-литровое ожидание,...
Все: фамилии, имена и отчества, совпадающие либо созвучные с реальными лицами рассказа - чисто случайны. Автор, насколько ему хватило умения, приложил предельные усилия сделать всех неузнаваемыми, и если это не удалось то, только потому, что персонажи скрытно, как-то сами пробрались в строчки написания.
Мелкая пороша белила мёрзлую землю. Шипело под ногами. По ни выспавшемуся лицу ударяло холодное "бабье просо". Тяжёлый ветер задувал тёмноту зимнего утра. Разбуженная жизнь ежилась, свирепела придавленная чёрным небом.
Кроны деревья быстро оголились от листьев, тонкие ветки настороженно одиноко свистят под обледенелым, острым пронизывающим ветром. Временами усиливался сердитый мокрый снег, леденеющая влага гладила скользкую землю, и никакая одежда в сырой холод этого скучного, унылого времени не защитит от промозглой стужи уже наступившей слизкой, изменившейся буджакской зимы.
Директор Тарной базы, - Влас Иванович Курайоглу посмотрел на часы, и на зимнее слякотное утро, спящее в темноте арочного окна. На работу пора выходить.
Дед Павел Бербатов, - лицом крупный человек, особенно нос, выдаётся, он у него на древнюю артиллерию похожий, густые вздутые брови надвинуты на утонувшие глаза, усы изображают всегдашнее желание выпить; человек в селе наслышанный, держится вольно, хотя повода не имеет, - с сельсоветом двор делит. Часто, председателя села, через забор бранит, негодным обдирателем, клевитником и грабителем называет.
Учительница румынского языка, дочь сельского попа домнишора Гала, важно прохаживалась между партами, она слегка поглаживала указку костлявыми длинными пальцами. Искристый взгляд ее больших сливовых глаз полз по стриженным мальчишечьим головкам, образовывая живые волны из съёжившихся учеников. Дребезжащая бородавка служила самым верным определителем ее наступающего гнева. Сейчас бородавка спокойно свисала. Дойдя до окна, домнишора чинно развернулась, подняла учеников последней парты.
В середине двадцатого века, два властных смерча пронеслись над сёлами Бессарабии, окончательно вбили в глубину земли порыв всякой страсти, сравнялись с холмами крестьянские чаянья; ни одна власть не позволит крестьянину свободу земли содержать, а ленивым отроду охота сладко кормиться, - они вечные хозяева чужого труда. Пляшут понятиями земного мира, общаются с духами, с самых первых дней труда бьют в шаманский бубен, и подглядывают, что бы никто лямки орала - мозгами не мог расслабить,...
Образное несоответствие в восприятии этого человека, начинаются с его имени. В отделе кадров, бухгалтерии, и командировочных бланках обозначен как оформленный назначением снабженец Захарий Павлович Герли. Сам он состоянием, крашенный биллиардный шар, влетевший в лузу от первого удара начатой игры. Когда кому-то представляется, всегда морщится, лицо у него на баклажан похожее, борода упирается в отвисшую губу: все знают его как Жорик Герли, ...или просто Гурла. Что-то путанное в нём сидит.
С деланным искромётным озорством тучный завхоз санатория, жал сухощавую руку, только вошедшего в кабинет, прораба Геры. - Здорово, здорово..., тут, социализм давно закончился, а тебя всё нет, - лицо завхоза, заметно угасало любезностью, он привычно заползал в имущую нишу смущённого гостя. - Рассказывай как дела? Как жизнь?