– Только представьте: большая часть женщин в Республике, от восемнадцати до тридцати пяти душу Хаосу заложили бы за то, чтобы господин Старший следователь разбудил их на рассвете. А ты от него в окно и по водосточной трубе убегаешь, только бы не видеть. Хорошо, что Андре не знает, как ты от него удирала, – смеясь, выдавила я. – Думаю, его ещё никто так в жизни из женщин не игнорировал.
– Не стыдно смеяться над бедной больной волчицей? – с улыбкой спросила Ники.
– Это ты-то больная? – Лил хихикнула. – Чтоб мне так болеть, по стенам лазая!
– Я видела, как ты смотрела на нас за завтраком! – выкрикнула она. – ты просто завидуешь, Кара!
– Завидую? Чему? – я скривилась. – Вы уже показали, чего стоит ваша дружба. И чему здесь можно завидовать? Наличию кучи прихвостней, которые вьются около вас?
– На мне мантия, которую тебе никогда не надеть! И я стану судьёй, а ты так и будешь прозябать на своём факультете для ленивых богатеньких детишек!
– Без своей мантии, Дейд, ты ничто! Без неё ты не нужна тем, кого считаешь своими друзьями. Они рядом с тобой только потому, что на тебе надет кусок ткани с вышивкой. Им всё равно, что ты из себя представляешь. Вся твоя исключительность – в этом куске ткани. Я буду Карой Торн и в мантии, и без неё. И воспринимать меня будут независимо от того, что на мне надето. А ты береги этот кусок ткани, Дейд. Именно он и есть твоя личность, а не человек, на которого эта мантия надета. 
– Ты единственный мужчина, давший Смерти шанс зародить жизнь! Ваша дочь, моя милая племянница, по самому факту своего рождения является невозможным противостоянием двух миров, поскольку обречена жить в обоих. Я люблю её, но она меня пугает.
– Чем именно?
– Малышка почему-то не пошла ни в отца, ни в мать. Она слишком самостоятельна, не находишь?
Я постарался выдохнуть так, чтобы не ощущалось ни разочарования, ни скорби, ни сомнения. Хельга – моя дочь, и я не отдам её никому!
В дверь позвонили ещё раз, а потом уже просто стукнули кулаком раза три-четыре.
– Кто там? – не хуже почтальона Печкина, доведённого птичкой, взвыл я. – Вот сейчас вообще не вовремя, мы ещё прошлых гостей не всех перебили…
– В очередь, сукины дети, в очередь! – поддерживая меня, пролаял бывший бог. Уж не знаю, где он умудрился подсмотреть Булгакова.
— Лучше скажи, когда ты пригласишь меня в Кость? С подружками!
— Я обещал, но… мм… Кстати, насчёт твоих подружек…
— Девочки идут исключительно на охоту. Если хоть одна улыбнётся тебе ласковей, чем, например, стулу в прихожей, я её убью, причём быстро и без вопросов.
— Я не это имел в виду, а…
— А если ты будешь строить им глазки, я убью и тебя, — так же нежно прошептала улыбчивая дампир, сладко лизнув меня в ухо.
– Ты прекрасно знаешь, что, ступая на земли той стороны, считается вежливым оставлять плату.
– Передай своим, что я жутко невоспитанное хамло, не уважающее ничьих традиций!
– Можно подумать, они этого и без меня не знают? Клянусь лужёной глоткой Хеймдалля, ты самый ужасный гость, самый отвратный друг, самый противный…
– А вот в последнем я не был замечен! Иначе твоя сестра выбрала бы другого.
Эд криво улыбнулся.
– До чего, оказывается, у меня упрямое Сердце, – прошептал Викран, поражённо глядя на свою Эиталле. – И беспокойное, к тому же. Никак не может усидеть на месте.
– Почему не могу? Сейчас же сижу?
– Это пока я тебя держу.
– Так не отпускай меня больше, – тихонько посоветовала она, зарываясь носом в его рубаху.
– Ни за что, – вздохнул маг. – Никогда не отпущу. Не надейся.
– Я тоже пришла сюда живой! – простонала Айра. – И хочу, чтобы он жил! Слышишь?! Хочу, чтобы он снова ЖИЛ! Я меняю его жизнь на свою! Ты не можешь мне отказать! А я отказываюсь, ясно?! Отказываюсь брать твоё Сердце!!! Мне ничего не нужно, если погибнет он!
Как ты можешь? неслышно вздохнул заплутавший в листве ветер.
– Могу! Это моё право!
Для чего? недовольно шевельнулась вдалеке проснувшаяся лава.
– Потому что я прощаю его!!
Зачем? тоскливо прошептали реки.
– Затем, что он мне нужен!!! – в отчаянии вскрикнула Айра.
Люди должны любить. Им свойственно это чувство. Они должны пылать и поддаваться страстям. Должны мечтать и витать в облаках. Просто обязаны постоянно испытывать какие-то эмоции. Они должны... это – естественно и совершенно нормально. А для молодых это ещё и настоятельная потребность, лишив их которой можно получить гораздо больше проблем, чем пользы. Так что пусть любят. 
Пусть творят безумства. Хотя бы в эту ночь, когда они точно разрешены. Пускай... пускай хотя бы они сегодня живут.
– Что мне делать, Иголочка? – тихо спросила она, заглянув в перерыв в Оранжерею. – Как быть, если я его боюсь? Потерять себя – гораздо хуже смерти, это – как будто лишиться души, оставив лишь одну пустую оболочку. А он... мне кажется, он может это сделать. 
Игольник зашелестел листьями и ласково тронул усиками её щёку. Словно говоря: я не дам тебя в обиду. А остроухий искуситель, если только вздумает обидеть, мигом лишится не только ушей, но и всего, чего только можно.
– ...Слово своё держать надо, наставительно заметил внутренний голос с неприятными старческими нотками. Раз обещал сделать делай. Даже если для этого придётся пожертвовать чем-то важным...
— Я больше не должна подчиняться тебе Ормульв Сванхильд. Ты использовал меня как вещь, хоть и любил. Но любовь должна быть не такой. Я люблю морского бога. Он нежный и заботится обо мне и никогда не причиняет боли. Он всегда разговаривает со мной о том, чего я хочу или не хочу. И даже если любовь между богом и Жрицей невозможна, я останусь с ним. До конца. Пока не придет другая Жрица и не заменит меня ему.
— Закат уже начался, да? — как же я хотела услышать отрицательный ответ….
— Да, — мрачно подтвердил Реф. — Но это не твоя забота, договорились?
— Ну, сколько же можно! — сорвалась я. — Пойми ты, наконец, что невозможно всегда решать все проблемы мира в одиночестве! Пусть так было раньше, но теперь же ты не один…. — мне дико захотелось разреветься. Не удержавшись, даже всхлипнула.
Реф порывисто меня обнял, прошептал:
— Кира, в том и дело, что я не один. Что есть те, ради кого я хочу сохранить этот мир. Те, кого я хочу сберечь, — чуть отстранившись, приподнял за подбородок моё лицо. — Прошу, просто поверь мне. Я всё исправлю.
– Снег, – констатировала я, чтобы хоть что-то сказать.
– Да, снег, – задумчиво отозвалась старушка. – Отмеряет оставшееся время.
– В смысле? – не поняла я.
Она ответила не сразу. Заворожено смотрела на неспешно кружащиеся снежинки. Наконец, произнесла будто бы нараспев:
– Не бывает неважных мелочей. Каждая мелочь – неотъемлемая часть чего-то большего. Что-то большее складывается в великое. А на великом уже держится мир. И если хоть одна мелочь выпадает из этой системы, всё пойдёт не так. А если уж выпадет не мелочь, а что-то большее, что-то крайне важное… – она резко замолчала.
Посмотрев сегодня на своего внука, я поняла, что он умнее и смелее меня, потому что не боится жить, пробовать и ошибаться. И я решила взять с него пример.
***
У тебя есть планы на вечер?
— Бухать и смотреть на звезды. 
***
Дети. Они верят, что законы мироздания не писаны для них. Что все возможно изменить, стоит только по-настоящему захотеть.
***
Сердце кольнуло болью — привычной, не острой. Знакомой и даже немного приятной, с легким привкусом ностальгии, тоски по утраченной юности, когда казалось, что в мире нет ничего невозможного. Главное — любить и верить.
Я ведь неудачница по жизни. Все не так, и все не то.
И я это изменю. Аутотренинг, ага. Наша жизнь — в наших руках. Верно? А хера ныть? Не устраивает что-то? Меняй!
***
Жизнь без тебя была замечательной. Тихой, спокойной, предсказуемой. Еще несколько дней назад я был этим доволен. 
***
Да, иногда стоит вести себя, как истинная женщина. Обычно мужчин это ставит в тупик. Так что если ты не права, то знай, что ты можешь стать права. Так то))
***
В общем, хочу сказать, что ваши возможности обусловлены лишь вашим сознанием.
- Я не передумаю, Диана. Если я не буду с ней, я не буду ни с кем. Прощай.
***
Юные сердца тоже умеют разбиваться, даже если никому нет до них дела.
***
Мне бы и самому застыть в его холоде, зима – мое любимое время года, но где-то в этом городе осталось тепло, к которому я хочу вернуться.
***
Дома мама и малинки спали, зато тишина встретила домашняя, уютная. Своя тишина. В такую входишь и сразу же все щетинки и иголочки, которые носишь в большом мире, исчезают и снова становишься самим собой.
***
Слушай, Малина, только не становись похожа на тех трусливых ханжей, которые проживут один настоящий день на вдох, а потом всю жизнь посыпают себе головы пеплом. Ты не монашка и постриг не принимала. Не предавала любимого человека и в верности никому не клялась. Не вздумай себя винить за то, что случилась. Ошибка это или нет, а ты никому и ничего не должна.
***
Когда от близости все настолько оголено и звенит, что тронь и разлетится звездами…
***
Как странно, что в разные моменты времени, одно и то же расстояние может показаться нам почти непреодолимым рубежом, или наоборот – мигом, смазанной картинкой, едва успевшей промелькнуть в сознании.
— Кира, не обращай внимания, — добродушно вмешался Гран. — Хочешь, я Рефу подзатыльник дам?
— Хочу. Кочергой, пожалуйста. Раз двадцать. И вдобавок натрави на него все табуретки Тавера.
— Сначала их нужно в лесу выловить, — уныло пробормотал артефактор, уже традиционно что-то мастеря у камина.
— Если пойдёте ловить, предупреждаю, там, скорее всего, до сих пор те двое скелетов бродят, — спохватилась Дарла. — Не напугайте бедненьких.
Я всегда чувствовала, что у нас есть свое время, особое, когда мы остаемся в целом мире одни. И неважно, кто рядом и видит нас. Важно то, что мы хотим сказать. И сейчас, когда я наконец вижу его, я хочу сказать так много и не могу. Слова заиндевели в груди. Я подхожу близко и поднимаю голову. Снова нахожу взглядом его глаза – темные, горящие золотом в отсветах ночи, неспокойные, с жадным ожиданием всматривающиеся в меня…
***
Да, иногда лучше смех, пусть даже сквозь слезы, чем тихое, разъедающее душу отчаяние.
— Почему, когда я трогаю тебя или думаю о тебе, я понимаю, что других нет. Ты одна, - Андрей склоняет голову и целует мою шею. Разрешает моим ожившим пальцам запутаться в его волосах. 
– Я привязан к тебе и дело не в детях. Мне нравится в тебе все: улыбка, голос, запах, смех. Все, до последней родинки. Я помню их все с нашей первой ночи. Почему, Светка, мне некуда идти? Только к тебе. ⠀
 — Не знаю. ⠀⠀
 — Я знаю.
***
Поцелуем можно убить, признаться в любви, обидеть и отомстить. Поцелуй может быть горьким и сладким, первым и последним. Немым, равнодушным или красноречивым. Но бывают поцелуи, когда за нас говорят души. Когда исчезают границы возможного и люди проникают друг в друга ростками, отдавая себя без остатка и оставаясь в своем человеке навсегда. В глазах, в памяти, в сердце. В жизни. И не важны место действия и момент. Важны удары сердца – одного на двоих. В тишине прихожей я слышу эти удары очень отчетливо. Моя. Моя. Моя. Мой. Мой. Мой.