Встать, суд идет!

У погибающего человека не было имени, фамилии, биографии, он не ходил в детский сад и в школу, не учился в институте, не влюблялся, не рожал детей. У него не было лица, привычек, карьеры и увлечений, он он не совершал хороших и плохих поступков, не подличал и не сеял добро. Ничто не имело значения, всё отступило на задний план перед лицом смерти.

В идеале Таня хотела бы работать просто хирургом: больной - операция - выхаживание. (...) И зарплата, понятно, достойная, как у западных коллег. Но таких вариантов в отечественной медицине не предусмотрено.

Таня шла в своё отделение и думала о том, что не имеет морального права оперировать человека, которого ненавидит всей душой. ...
... Если есть Бог и Он наказал Журавлёву, то почему заодно и Таню? За какие грехи?

Через два с половиной года Татьяна обнаружила Журавлёву в палате своего отделения. И ненависть, не растворившаяся, а, напротив, устоявшаяся, мутная, набродившаяся, - ударила, как взрыв болотного зловонного газа, не продохнуть.

Несправедливость для кого-то бывает страшней войны.