И даже если само действие простительно, никто не вправе брать на себя ответственность за прощение от имени мертвых. Нет такого акта насилия, последствия которого прошли бы бесследно. А когда тот, кто вправе простить, уже не может ничего сказать, остается лишь молчание.
Разрушение не образует вакуум, оно лишь преобразует наличие в отсутствие.
Не обманывайте себя. Женщины никогда не впадают в такую истерику. По своему опыту я знаю, что они смотрят на мир совершенно трезво, без иллюзий. Мы, мужчины, намного более эмоциональны.
Люди как дети, их нужно постоянно тормошить. Иначе все летит к черту. Только преступность или что-то похожее, пожалуй, способно их расшевелить. Они понимают, что нужны друг другу, что вместе они больше, чем сумма частей. Но чтобы они осознали это, их безопасности всегда должно что-то угрожать.
Пересечение границ – моя профессия. Эти полосы ничейной земли между контрольно-пропускными пунктами каждый раз обещают так много: новую жизнь, новые ароматы и новые впечатления. Но в то же время они вызывают у меня смутное чувство тревоги, побороть которое я не в силах. Когда таможенники досматривают чемоданы, мне кажется, будто они пытаются распаковать мое сознание, найти в моих мечтах и памяти что-то запрещенное к провозу.
Этот швед был слишком замкнут и угрюм, слишком погружен в свое недовольство миром, чтобы действовать решительно.
Полагаю, у меня заниженная самооценка, но, пожалуй, так и надо себя вести. Люди не настолько прекрасны.
Носить маску неисправимой реалистки, которая все воспринимает трезво, без иллюзий, – слишком простой выход.
По-моему, счастье здесь, как шум, запрещено правилами внутреннего распорядка.
Нет ничего лучшего для успокоения нервов, чем бешенство и насилие в умеренных дозах.
<...> откровенность - искусный способ скрыть истину.
Большинство людей покажутся смешными, если посмотреть на них отстраненно.
Шелководы из Лавильдье в большинстве своем были людьми добропорядочными. Им и в голову бы не пришло нарушать закон в собственной стране. Зато перспектива сделать это на другом конце света, похоже, устраивала их вполне.
Поскольку отчаяние было крайностью ему не свойственной, он сосредоточился на том, что осталось от его жизни, и снова начал ухаживать за ней с неумолимым упорством садовника, берущегося за работу наутро после бури.
Ты запустишь в нее птиц, сколько сможешь, а когда в один прекрасный день почувствуешь себя счастливой, откроешь вольеру - и будешь смотреть, как они улетают
Угадай полет твоей стрелы, если хочешь знать, что ждет тебя впереди.
Он вдруг увидел то, что считал невидимым. Конец света.
Сроду не верил, что от правды бывает хоть какая-то польза.
Он из тех, кому по душе созерцать собственную жизнь и кто не приемлет всякий соблазн участвовать в ней. Замечено, что такие люди наблюдают за своей судьбой примерно так, как большинство людей за дождливым днем.
— А вообще, где она, эта Япония
Бальдабью поднял палку, направив ее поверх церкви Святого Огюста.
— Прямо, не сворачивая.
Сказал он.
— И так до самого конца света
На то была какая-то причина, только уже не помню какая. Вечно эти причины забываются.
... жизнь иногда поворачивается к тебе таким боком, что и сказать то больше нечего.
Ведь это так трудно – устоять перед искушением вернуться, не правда ли?
– Какая-то странная боль. Тихо. – Так умирают от тоски по тому, чего не испытают никогда.
– Какая она, Африка? – спрашивали его. – Усталая.