- Величайший дар, который нам дали, - свободная воля, а мы так неправильно его используем.
Насмешки друзей - это проявление любви, они - прививка от глупости.
Дорога обогатила мой жизненный опыт: тайком от теток я начал курить и научился сплевывать сквозь зубы, как один мальчишка на станции.
Он подал мне ломоть хлеба, намазанный чем-то черным и крупитчатым, похожим на подгоревшую гречневую кашу. Я откусил: во рту стало солоно, запахло рыбой. «Во какую муру артисты едят», — подумал я. Лишь впоследствии я узнал, что бутерброд был с паюсной икрой.
О том, зачем берутся книги, я и без Бабы знал. Еще в станице моя тетка, всякий раз собираясь часок вздремнуть, непременно брала с собой в кровать книжку. Я же не имел привычки спать днем, и поэтому в книжках не нуждался.
Чертова житуха: такой талант, и нету двугривенного на парикмахерскую.
Через полчаса они явились на школьный двор в том же порядке, в каком вошли первый раз. Только у Вени коляска была наполнена бумагой и кусками картона, а сверху еще стояли две коробки, наполненные тем же добром. Рюкзак у Роди был так набит бумагой, что самого Родю даже трудно было заметить: казалось, что это идет сам рюкзак на ножках в джинсах, шатаясь от собственной тяжести. Валерка Иванов, помимо рюкзака, тащил в обнимку еще одну коробку, а тачку везли вдвоем Леша Павлов и Леня Марков. Сама тачка, как и детская коляска, была наполнена бумагой, а сверху, привязанные к тачке веревкой, возвышались уже не две, а пять коробок.
Мои старые раны всё чаще ноют ночью. Иногда кажется, что весь я — одна сплошная рана.
«Мы обычно не говорим меж собой, Багэрон Тайрэ. Мы молчим. Молчим друг другу в голову».
— Мне неизвестно положение дел в совете, но вы там явно выделяетесь... — Тут он подмигнул с лукавым смешком. — И я хочу с вами дружить. Мне нужны умные головы рядом.
Тёмные брови Кеварро, едва различимые на таком же тёмном лице, приподнялись.
— Надеюсь, не отрубленными? Насколько мне известно, этим нередко оканчивается дружба с королями.
— У дикарей, — парировал Дуан. — И у заморцев. А я в случае чего просто вас повешу.
— Более чем утешительное обещание, ваша светлость. Это совсем другое дело.
У сбывшихся желаний есть дурная привычка терять вкус.
"У принца Ино - как и у многих людей его положения - было два лица, для всех и для себя. С самого детства. Только так можно было не сойти с ума."
...И мертвец слушал, мертвец запоминал, мертвец даже немного жалел того, кому недолго осталось быть живым. Но мертвецы ведь не знают пощады, не правда ли? Мертвецы всегда мстят.
— Юный Сокол, сколько же прошло...
И стоявший у окна седой человек в сине-серой адмиральской форме приветливо поднял широкую смуглую ладонь.
— Да, мой мальчик. Это я, старая развалина. Которая ещё скрипит, но вряд ли уже сможет покатать тебя на спине, как в детстве.
В благостном мире не понимали, что смерть, боль, дурные сны и даже войны закономерны и необходимы, чтобы идти вперёд, учиться и побеждать. Никто не задумывался, что без теней нет света.
За время путешествий он давно сделал вывод, что поэтов, независимо от государственного строя, при котором они живут, проще поощрять, чем перевоспитывать. Разве виноваты люди, что просто обитают в каком-то другом, своём мире?
— А я... знаешь, юный Сокол, наверно, для нее я был чем-нибудь вроде большого медведя, каких бродячие артисты водят на цепи.
— Старикам всегда приятно, когда они нужны, так что посылай за мной в любое время.
Даже лучших лидеров не могут обожать все.
― Можешь сколь угодно играть собой, но не играй с чужими сердцами. Потому что однажды некому будет разбить твои цепи.
— И я хочу с вами дружить. Мне нужны умные головы рядом.
— Надеюсь, не отрубленными? Насколько мне известно, этим нередко оканчивается дружба с королями.
— У дикарей и у заморцев. А я в случае чего просто вас повешу.
— Более чем утешительное обещание, ваша светлость. Это совсем другое дело.
Это был большой округлый "сад в саду". Розарий сделали наподобие лабиринта, а в сердцевине расположили фонтан Светлых богов. Все они, стоя на постаменте плечом к плечу, держали в руках по кувшину, а возвышавшаяся над ними Праматерь Парьяла раскинула руки. Фонтан был глубокий, с широкими бортами. В дневное время возле него всегда царила особенная прохлада, а в ночное — особенная тишина. К нему Дуан и направился, осторожно, чтобы не порвать одежду, двигаясь вдоль плетеных, увитых розами лабиринтовых стен.
― Ладно, удачного дня, брат. Пойду почитаю. Или поплачу. Или поем.
— Мой принц, когда-то мир был таким тихим и ясным, что молчать друг для друга умели все. Теперь не умеет почти никто. Молчание больше не язык, оно — лишь дань осторожности или трусости.
Из трех старых полководцев, которым Талл Воитель велел когда-то принять посильное участие в воспитании принца, последний больше всех полюбил именно Ноллака — самого высокого, самого загорелого и самого улыбчивого, с шапкой выгоревших, а ныне уже седых волос.