Поселили их в телятнике, но обещали землянку - вот-вот должна была умереть ее обитательница, такая же ссыльно-поселенка; каждый день посылали Вовку, дверь не запиралась, он входил и спрашивал: "Тетенька, вы еще не померли?" - "Нет еще, - отвечала тетенька, - приходи завтра".
- Дед, а кто такой Стаханов?
- Да есть один такой шахтер - пьяница и жулик.
- Папа! - укоризненно говорила мама.
- Ну, сама и объясняй, - говорил дед.
Дедова политэкономия была проста: государство грабит, присваивает всё. Неясно ему было только одно: куда оно это девает.
- ...Кто такой кулак?.. Кто он такой? Работящий мужик. Крепкий. Недаром - кулак, - дед сжимал ладонь в кулак так, что белели косточки. - Непьющий. И сыновья непьющие. И жен взяли из работящих семей. А бедняк кто? Лентяй. Сам пьет, отец пил. Бедняк - в кабак, кулак - на полосу, дотемна, до пота, да всей семьей.
Современной литературы дед вообще не любил - ни отечественной, ни зарубежной. Приезжая на каникулы, Антон пытался подсовывать ему "Иностранную литературу". Прочтя повесть, где какой-то японец, выйдя из дому в пижаме, уселся в лужу, ему было мокро и мерзко, но он все сидел, дед сказал, что это стремление омерзить и в конечном счете унизить человека в литературе пройдет, как болезнь, она перестанет изображать дегенератов и превращение в насекомых и вернется к обычным и вечным чувствам и ситуациям. Предсказание, в отличие от дедовых других, не подтвердилось.
- А признайтесь, Леонид Львович, пока вы больше года ждали, у вас с Ольгой Петровной что-нибудь было? Я вижу, было.
- Было, - несколько смущенно говорил дед. - Я сколько хотел, мог целовать ей ручку, и не только при матушке. Ну, конечно, приобнимешь слегка, как бы случайно, где-нибудь на лестнице. Времена были уже не такие строгие.
Застряли в голове и другие бабкины высказывания - видимо, из-за некоторой их неожиданности.
- Как всякий князь, он знал токарное дело.
- Как все настоящие аристократы, он любил простую пищу: щи, гречневую кашу...
Нужна защита психики современного человека от стремительно растущей агрессии вещей, красок, от слишком быстро меняющегося мира.
Почему пушкинский Лицей стал питомником таких разных растений, столь пышно расцветших? Не потому, что это учреждение было таким уж из ряда вон по системе образования и воспитания. Но потому, что те одиннадцатилетние еще до поступления, уже в семье были индивидуальностями, им было чем, перекрестно опыляясь, умственно обогащать один другого. А сейчас создай любой лицей — и детки только усугубят тупость друг друга.
Наказаний у деда было два: не буду гладить тебя по голове и - не поцелую на ночь. Второе было самое тяжелое; когда дед его как-то применил, Антон до полуночи рыдал.
... кажется, Хрущев спросил у президента Финляндии, как у них со смертностью. Тот ответил: "Пока стопроцентная".
...душа моя будет смотреть на вас оттуда, а вы, кого я любил, будете пить чай на нашей веранде, разговаривать, передавать чашку или хлеб простыми земными движениями; вы станете уже иными – взрослее, старше, старее. У вас будет другая жизнь, жизнь без меня; я буду глядеть и думать: помните ли вы меня, самые дорогие мои?..
Честная бедность - всегда бедность до определенных пределов. Здесь же была нищета. Страшная - с младенчества. Нищие не бывают нравственными.
Великим постом в райпотребсоюз завезли ливерную колбасу;Тамара полдня стояла в очереди. За ужином ели эту колбасу, намазывая на хлеб; дед по просьбе Антона объяснял, что такое "ливер".
- А как же пост, Леонид Львович? - подколол отец. - Не соблюдать, помню с ваших же слов, дозволяется только болящим и путешествующим.
- Мы приравниваемся к путешествующим. По стране дикой.
- Почему ж дикой?
- Вы правы, виноват. Одичавшей. Как вы иначе назовете страну, где колбасу, коей раньше и кошка брезговала, дают по карточкам раз в полгода?
- Что ж вы не уехали из этой дикой страны в восемнадцатом, с тестем?
- И бысть с нею и в горе, и в нищете, и в болести.
Уже в школе отец подсовывал статьи о пионерах-героях, но их Антон читать не любил: он сомневался, что никого не выдаст, если ему, как пионеру Смирнову, станут отпиливать ножовкой правую руку, и очень от этого мучился.
... Американский психоаналитик, пытаясь выяснить детские комплексы Антона, страшно удивился, узнав, что больше всего ребенок страдал от подобной мысли. И сказал, что теперь понимает разницу между своим и русским народом - по крайней мере, в середине двадцатого века.
В этой стране, чтобы выжить, все должны были уметь делать все.
Счастье - это когда сердце то скачет вверх по ступенькам, то в свободном падении ухает вниз. Счастье - это когда на тебя смотрят глаза, о которых ты постоянно думаешь, и в глазах этих улыбчивые чертики пляшут канкан. Счастье - это тревожное ожидание первого поцелуя. И сам первый поцелуй. И секундное неловкое замешательство после него. И первый секс с человеком, от простого прикосновения которого дрожат коленки. И второй секс с ним же. И третий, и четвертый, и десятый.. Да разве кто-то из них считал?? И первый совместный завтрак....
А чтобы создать величайшую книгу, не нужно рубить топором. Книга рождается в уме, за доли секунды, запись – это уже другой процесс. А тот, что прошел в уме, потом вызывает революции, священные войны, меняет нравы и толкает людей на подвиги.
Со всей любовью, какая была в моём сердце, со всей силой истосковавшейся души я заехала Максу по роже.
Это у вас отлаженные протоколы, самолеты и жизнь как у блохи: медленно скачешь — быстро подыхаешь. Здесь народ живет обстоятельно и вдумчиво. И ритуалам придает такое значение, какое не придает жизни и смерти. Язычники.
Закон суров, но это закон.
— Мне вот интересно, он килт по правилам носит или как?
— С чего это тебя стало интересовать, что там у мужика под килтом? Ну, поинтересуйся у него,— посоветовала Дженни.— Только готовься, что ответить он может как шотландец.
— А как отвечают шотландцы? — спросила я.
— Когда мужчину спрашивают, что у него под килтом, он отвечает: «Да то же самое, что и у вас. Только больше».
— Всегда считал, что мужик без штанов — дико смешно, — пробормотал Макс. — Знаете что? Мужик без штанов, но с клеймором — не смешно ни разу.
Некоторые отношения не нужно выяснять, потому что есть риск выяснить правду.
Принять неизбежное - не грех. Грех принимать за неизбежное то, что можно изменить.