В реальной жизни, к великому сожалению, способности человека и возможности для их реализации не всегда находят консенсус.
... то, как мы мыслим, непосредственно влияет и на то, как мы существуем.
Человек, находящийся за гранью отчаяния, вполне может сказать «у меня всё нормально», потому что хочет в это верить.
Увечным можно быть очень по-всякому,как я узнала со временем,у паралича множество разновидностей.
Все, о чем прочие люди тревожатся, Энди нравится. Царапины, оставленные псом на синей двери сарая. Трещины в белом чайнике. Потрепанные кружевные занавески и затянутые паутиной окна. Он понимает, почему меня устраивает проводить дни сидя в кресле на кухне, положив ноги на выкрашенный в синий табурет, глядя на море, вставать, чтобы помешать суп время от времени или полить цветы, и пусть эта старая постройка уходит себе в землю. В отбеленных костях битого бурями дома величия больше, заявляет он, чем в унылой опрятности.
Некоторые воспоминания - действительны, и они лучше, чем всё прочее, что может с человеком приключиться.
– Ничего страшного, если понимаете (стихи) не полностью, – говорила миссис Краули нашему классу. – Важно, как стихотворение отзывается в вас.
Может, мои воспоминания о более счастливых временах и живы, и подлинны достаточно, чтобы преодолеть грядущие разочарования. И чтобы питать меня до конца.
Я однажды читала рассказ про одного человека по имени Иван Ильич, который верил, что прожил по совести, и негодует, когда выясняется, что его постигает жестокий рок – ранняя смерть по неведомой причине. Мой отец – такой же. Он в ярости, что сделался калекой. Всегда считал, что трудолюбие и чистоплотность равносильны нравственности, а нравственность должна быть вознаграждена. И меня не удивляет, что он так пылко верит этой нелепой байке о лечении.
— Жизнь – одно испытание за другим. Ты просто узнаёшь это прежде прочих.
В месте рождения в человеке прорастают неискоренимые семена. От уз семейной истории не удрать, как бы далеко ни уезжал.
И скелет дома, бывает, хранит костный мозг всего, что случилось когда-то.
Кажется, будто стена дома отделилась и тихо упала наземь. Я вижу выход - ясную тропу к открытому морю.
Эта девушка, выжившая среди разбитых грёз и обещаний. И живёт до сих пор. И вечно будет жить на том холме, в середине мира, что распахивается до самых краёв полотна. Её народ - ведьмы и гонители, искатели приключений и домоседы, мечтатели и прагматики. Её мир - и ограничен, и бескраен, это место, где у чужака на пороге может оказаться ключ от всей её оставшиеся жизни.
Больше всего она хочет - что её по-настоящему нужно - того же, что и мы: чтобы её увидели.
И - глядите-ка. Получается.
Обшарпанный дом вдали, маячит, словно тайна,что сокрытой не останется. Далёкие окна, мутные, непроницаемые. Колеи в шипастой траве, оставленные незримой машиной, уходят в никуда. Грязновато-водянистые небеса.
Мои предки сбежали из Сэлема в Мэн, но, как и все, кто пытается улизнуть от прошлого, они притащили прошлое с собой. В месте рождения в человеке прорастают неискоренимые семена. От уз семейной истории не удрать, как бы далеко ни уезжал.
Особый род неудовлетворенности,горько-сладкая ностальгия по тому,что ещё не минуло.
Моя учительница говорит: греки верили, что созерцание боли в искусстве помогает радоваться своей жизни как она есть.
-Все мы несем свое бремя, - говорит она. - Ты свое теперь знаешь. Это хорошо. Оно никогда не застанет тебя врасплох.
"Стыд и гордость, наверное - две стороны одной монеты."
Идти могу только так,с закрытыми глазами,потому что знаю дорогу сердцем,наизусть.
Можно долго-долго жить в раковине, где родился. Но однажды она делается тесной.
— И что дальше? — спрашиваю я.
— Ну, дальше, чтобы жить, придется найти раковину покрупней.
Я на миг задумываюсь над этим.
— А если она слишком тесная, а ты все равно хочешь в ней жить?
Бабушка вздыхает.
— Божечки, дитя, ну и вопрос. Думаю, либо нужно набраться храбрости и найти новый дом, либо жить внутри сломанной раковины.
Чем старше становлюсь, тем больше убеждаюсь, что величайшая доброта - принятие.
Те,кто боится тьмы в себе, первыми станут искать ее в других.
Смуглый, чернявый, бровастый, весь какой-то маслянистый, словно сальный, глаза с поволокой, с дымкой, с медленной улыбочкой. Такой туманный с ленцой взгляд часто бывает спутником неторопливого интеллектуального развития. Смотрит на тебя человек, и не понять: есть у него мысли или нет, — одна неопределенная медлительность, туманность, зыбкость. И попадать под такой взгляд не хочется, не ровен час затянет тебя эта зыбкость, и провалишься неизвестно куда.
Как же жить-то хорошо! Вот просто быть живым, и больше ничего не надо!